Брак у народов Центральной и Юго-Восточной Европы
Шрифт:
В какой бы форме ни фиксировалось обручение, оно повсеместно имело значение важного акта во всем комплексе свадебной обрядности.
Дом жениха имел право отказаться от засватанной девушки, но при этом не мог взять назад обручальный знак и все деньги, уплаченные при сватовстве. Приняв такое решение, сам несостоявшийся жених или его отец должен поставить в известность свата, и тот с двумя односельчанами жениха пойдет к родителям девушки и в присутствии двух представителей села объявит об отказе: отныне они могут выдать свою дочь за любого другого.
Засватанная же девушка, напротив, не могла отказаться от своей судьбы. Как уже говорилось, ее могли выдать насильно «с пулей в спину». А если она все же умудрялась избежать этого замужества и вступала в другой брак, ее «дом» (родственники, живущие под одной крышей) оказывался объектом кровной мести со стороны «оскорбленного» жениха и его дома.{545}
Если
Поэтому в Албании существовало такое явление, как мирское монашество: девушка давала обет безбрачия, оставаясь жить в миру, передавала или завещала церкви свое личное имущество и ту часть движимого имущества, которую мог передать ей отец, вела скромный образ жизни. Иногда к мирскому монашеству девушку побуждали семейные обстоятельства: если в осиротевшей семье не оставалось взрослых мужчин и старшей дочери приходилось брать на себя заботу о младших братьях и сестрах. В Задриме (Северо-Западная Албания) мирских монахинь можно было узнать по внешности: поверх традиционного женского платья они носили мужские куртки.
Другой вид института безбрачия больше соответствует духу горского быта: девушки надевали мужскую одежду, получали право носить оружие и находиться среди мужчин. Зачастую это были мстительницы в делах кровной мести (женщины по традиции за кровь не мстили, в крайнем случае нанимали убийц), если в семье не было мужчины, который мог бы отомстить за сородича. Но бывали случаи, когда девушки принимали участие в антиосманских восстаниях и войнах (вплоть до второй мировой войны). Таких девушек называли burrnesh"e («бурнешэ» — мужеподобная от burre — мужчина), в литературе употребляется термин virgj"eresh"e («виргэрешэ» — девственница).{546}
Итак, вечное девичество в доме отца или судьба мужеподобной воительницы, или мирское монашество — вот альтернатива нежелательному замужеству для девушки из христианской семьи. Немногие могли решиться на такую судьбу! Да и трудно было противиться воле родителей, которых, как законных властителей над судьбой дочери, поддерживало общественное мнение.
Для мусульманской девушки такой альтернативы не возникало: по законам ислама безбрачие строго осуждается.
Итак, в подавляющем большинстве случаев помолвка неизбежно вела к свадьбе. Костюм невесты и все необходимое для свадьбы оплачивалось стороной жениха. Родители невесты, по обычаю, не должны были ни о чем заботиться: дом жениха передавал им необходимые для этого деньги. Вот эти-то деньги и называются в разных источниках «выкупом» за невесту или даже еще резче — «покупкой жены». В сводах обычного права тоже весьма выразительно сказано: «цена девушки». Деньги эти не тратились целиком на приданое невесты, а присваивались ее семьей. Девушку-сироту ее родственники, опекуны должны были выдать замуж по всем правилам, потому что деньги девушки брал дом, который ее выдавал замуж.{547}
Суммы, уплачиваемые за невесту, менялись со временем и варьировали в разных местностях албанского ареала, да и в различных социальных группах они бывали разными. Для примера достаточно сказать, что зафиксированная в своде обычного права Северной Албании цена за девушку 1500 грошей (на рубеже XIX–XX вв.) превосходила стоимость земельного участка, на котором можно было построить дом (500 грошей), почти в три раза превосходила стоимость вола или вьючной лошади. За эту сумму можно было купить пять коров или три длинных гладкоствольных ружья (которыми преимущественно были вооружены горцы). В середине XIX в. платили от 50 до 400 грошей: стоимость денег была другой.{548} Крестьяне старались ограничить размер выкупа. В 1864 г. префектурой г. Шкодры для окрестных сел был установлен размер выкупа в 600 грошей и назначен штраф для тех, кто вздумает нарушать это постановление.{549}
Если жених умер до свадьбы, отец невесты обязан был вернуть все полученные деньги (обручальный знак оставался навечно у девушки). Если новобрачный провел с женой только одну ночь и умер, возвращению подлежала половина суммы, так же и в случае смерти мужа в течение первого года супружеской жизни, а после двух лет возвращалась одна треть. Если к моменту его смерти на втором году супружества уже родился ребенок, то деньги не возвращались: новобрачная выполнила свою главную обязанность по отношению к семье мужа — родила ребенка. Смерть мужа после трех лет супружества не влекла никаких денежных расчетов независимо от наличия или отсутствия детей: женщина «отслужила» в доме свекра три года.{550}
Из этих правил ясно вытекает общий взгляд народа на суть супружества: она заключается в продолжении рода и включении рабочих рук в хозяйство.
Таковы были правила в зонах действия обычного права — Кануна Лека Дукагини, Кануна Скандербега, они охватывали почти всю Северную Албанию (за исключением городов).
Противоположным образом решалось дело в зонах албанского ареала, более продвинутых в экономическом и социальном отношении. На юго-востоке, в окрестностях городов Корчи, Поградеца, Пермета и среди населения этих городов семья невесты готовила приданое девушке. Как уже сообщалось, из этих мест была сильна эмиграция мужского контингента. Заработки в США и других странах давали семьям эмигрантов большое материальное преимущество. В таких условиях найти подходящую партию для девушки, особенно в среде зажиточных людей, было нелегко. Отсюда и обычай давать приданое.
Тот же обычай был в среде зажиточных горожан Средней и Северной Албании (Эльбасан, Шкодра), в Задриме и Мюзечее.{551} Бывали и иные варианты — приданое готовили и несли расходы обе стороны.
Все эти различия возникли вследствие крайне неравномерного развития отдельных групп албанского этноса, разных зон его расселения внутри границ Османской империи. Там, где господствовала сложная семья и где отец обрученной девушки был одним из равноправных членов этой общины, он не мог распоряжаться имуществом семьи. Там девушка отправлялась в новую семью как будущая работница и мать детей, захватив с собой только сундук с личными вещами и свадебными подарками — arke («аркэ»). Эти вещи — ее личное имущество, которым она в будущем сможет распоряжаться по собственному усмотрению, — назывались paja («пайя»). В тех местах, где большее распространение получила малая семья, ее глава был полным распорядителем семейного имущества. Выдавая замуж дочь, он мог выделить ей движимое приданое («пайя») и недвижимое — prika («прика»). В конце изучаемого периода в некоторых городах и других зонах возникло право девушки на наследование отцовского имущества (в законах шариата такое право предусматривалось, но отнюдь не всегда соблюдалось: в албанских землях мусульманские законы выполнялись с поправкой на местные обычаи).{552}
Между обручением и свадьбой проходил определенный срок — orok, orog, vade («орок», «орог», «вадэ»), который устанавливали в момент обручения (сговора). В эпической поэзии, где сюжеты свадьбы разработаны подробно, этот срок всегда символичен — три недели. В действительности он чрезвычайно варьировал — от нескольких недель до многих лет. Бывало так, что засватанный юноша отправлялся в дальние страны на заработки на несколько лет и невеста должна была ждать его.
Главное же различие этих сроков заключалось в разном возрасте обручаемых и брачащихся. Сговор малолетних или даже не родившихся был частым явлением. Тогда до свадьбы протекал, естественно, большой срок. За это время обрученные не должны были общаться между собой. Принято было, чтобы девочка и мальчик избегали встречи и каких бы то ни было контактов с родственниками нареченного. Именно поэтому в литературе XIX в. возраст жениха и невесты указывается самый различный, от трех лет до двадцати.{553} Если в семье было мало женщин, отец старался выдать старшую дочь попозже, чтобы она подольше помогала в женских работах по дому и присматривала за младшими детьми. Единственную дочь также можно было подольше задержать дома, тем более если отец был в состоянии ее прокормить. Сына же, наоборот, старался женить пораньше, чтобы заполучить в хозяйство рабочие руки. Существовал повсеместно обычай, по которому младшие братья и сестры не могли вступать в брак раньше старших.{554} Поэтому в многодетных семьях торопились «пристроить» девочек, которые вообще считались обузой, даже несчастьем семьи. Бедняки распоряжались детьми иначе, чем состоятельные, — в соответствии со своими возможностями.