Брак у народов Центральной и Юго-Восточной Европы
Шрифт:
Между населением краин, каждая из которой характеризуется определенными этнографическими чертами,{523} установились четкие брачные отношения: две краины могли обмениваться брачными партнерами, или жители одной брали невест преимущественно из другой краины, но старались не отдавать туда своих дочерей, а выдавать в третью краину, откуда невест себе не брали, и т. д.
Все эти сложные порядки были тягостны для людей. В своей повседневной жизни они старались ослабить жесткость традиции, пренебречь запретами браков в близких коленах. За неукоснительное исполнение правил ратовала католическая церковь (вышестоящие церковные власти, проводя «ревизии» в католических горных районах, имели право расторгнуть браки, которые, по их мнению, были заключены в нарушение правил) и социальная верхушка, богатеи, которым было выгодно подчинить своему влиянию трудовые массы (ведь к ним зачастую обращались как к посредникам в делах заключения брака, раздела имущества при дроблении сложных семей и тому подобных делах).
Круг брачных партнеров был ограничен для людей, состоявших в искусственном (фиктивном) родстве. Побратимство и посестримство воспринималось как подлинное родство, а браки между потомками побратимов (probatim"e) разрешались, согласно традиции, начиная с определенного колена (побратимство, вызванное необходимостью укрепления связей между коллективами в целях всесторонней взаимопомощи, было весьма развито; зачастую им завершалось примирение кровников).
Другая форма искусственного родства — кумовство — kumbarija («кумбария»): свои родственные отношения исчисляют потомки семей, в одной из которых представитель другой выступал посаженым отцом на свадьбе или впервые подстригал волосы младенцу (очень древний обычай), или был крестным отцом на крестинах (у православных и католиков), или при конфирмации (у католиков). Чтобы излишне не затруднять выбор брачного партнера, в кумовья старались приглашать членов тех родов, с которыми все равно в браки не вступали.{524}
Еще один вид искусственного родства был известен православным албанцам: братьями и сестрами считались те, кого крестили в одной воде, налитой в купель.
Запрещение браков между инаковерцами чуждо народной традиции, для которой родовые отношения были гораздо важнее. Оно было привито исключительно церковниками и усиливалось с течением времени, достигнув наибольшей силы во второй половине XIX в. Хотя стремление избежать налоговых тягот и поражения в гражданских правах и привело к массовой исламизации, однако очень многие албанские семьи становились криптохристианами: ислам принимали только мужчины, а их жены оставались христианками. Их сыновья тоже женились на христианках, тем более что коран не запрещает брак мусульманина с христианкой или иудейкой. Так дело шло веками вплоть до середины XX в. Запрещение христианам вступать в браки с инаковерцами знаменовало яростную борьбу христианской церкви с мечетью за земельные и прочие имущественные владения, за работавшую на них паству. Особенно энергичные меры принимали католические клирики.
Социальное и имущественное неравенство накладывало неизбежный отпечаток на брачные связи. Партнера искали в своей социальной группе — по положению, имущественному цензу, профессиональной принадлежности. В этом смысле речь шла не столько о конкретной семье, сколько о селении или даже области в целом: если село слыло бедным, в него старались не отдавать своих дочерей. Горожане могли брать невесток из сельской округи, но не выдавали своих девушек в село. Так было и у аристократов, и у ремесленников (например, в окрестностях Гирокастры в Южной Албании ремесленники не роднились с земледельцами), и у свободных общинников горной зоны и даже в среде феодально-зависимых арендаторов, между которыми тоже наблюдалось определенное деление на группы, своеобразные касты. Учитывалось социальное положение семьи, ее собственная репутация. В частности, было важно, слыла ли эта семья достаточно гостеприимной. Большое внимание уделяли физическому здоровью будущих супругов. Традиционное общественное мнение утверждало, что в таком-то роду красивые, сильные и смелые мужчины, следовательно, невестка из этого рода родит семье мужа таких же мужчин. Предпочтение отдавали девушке, в семье которой было много детей: плодовитость считалась одним из важнейших достоинств женщины. Другое ее достоинство — работоспособность, ибо на девушку, которую брали в дом, смотрели прежде всего как на работницу. Физические недостатки девушки уравновешивались достойным общественным лицом или экономическим достатком семьи и родственной группы. Естественно, что при таких порядках заключение брака было делом не простым и находилось в руках целой группы людей, какой именно — это зависело от конкретных обстоятельств.{525}
Основной ячейкой албанского общества в изучаемую эпоху была семья. В зависимости от местных условий в разных сельских областях и городах преобладал тот или иной тип семьи: простая (малая, нуклеарная), состоящая из родителей и холостых детей, или сложная (большая), в которую входили родители, еще не вступившие в брак дети и женатые сыновья со своими женами и детьми. Разновидностью сложной семьи была братская семья, объединявшая братьев с их женами и детьми. Весь семейный коллектив в целом, включающий одну или несколько брачных пар, ведущий общее хозяйство, среди албанцев принято обозначать словом «дом».{526} Решение вопроса о вступлении в брак юноши и девушки зависело в конечном счете от главы дома. Им мог быть или отец вступающих в брак или старший, в доме — их дед, дядя, а иногда и брат. По обычному праву горной местности, юноша, имевший отца, старших родственников или опекуна, не мог вмешиваться в решение о собственном браке (в некоторых местностях это мог делать только юноша-сирота). Девушка, даже сирота, не имела права на собственное мнение: ее выдавал замуж брат или другой родственник.{527}
В некоторых местностях (например, в горных зонах Северной Албании) женщины категорически отстранялись от всякого участия в вопросе о браке их детей, в других же вдовы, имеющие на руках только несовершеннолетних сыновей (еще «не вооруженных», по меткому народному выражению), могли действовать самостоятельно, однако посоветовавшись с родственниками-мужчинами. Иногда мать юноши и девушки привлекалась к обсуждению брачного партнера наряду с отцом и с главой дома, иногда при этом преследовались лишь практические цели: в дом брали невестку из той же области, села или родовой группы, к которой принадлежала мать жениха (при дуальной системе заключения браков), и ей поручали разведать все досконально о семье, с которой собирались породниться. Какими бы практическими соображениями ни руководствовались, но участие матери в подборе будущих невестки или зятя указывает на определенное самостоятельное значение брачной пары (отец и мать вступающего в брак) внутри дома. В городской семье (на всех социальных уровнях), где простые семьи преобладали над сложными семьями, роль и авторитет матери семейства, естественно, повышался, хотя последнее слово всегда оставалось за отцом.{528}
Кроме мужчин дома, ставили в известность о намерении данной семьи также и родственников: близких, которые принимали деятельное участие в подготовке свадьбы и с мнением которых считались, и более далеких, которых лишь информировали о переговорах. В селах высокогорья, где все жители считали себя родственниками, приходилось считаться с мнением практически «всего села», а там, где в селе жили несколько родственных групп, ограничивались совещанием внутри своей группы.
В селах Средней Албании, где принцип расселения родственными группами в изучаемое время уже изжил себя, надлежало поставить в известность и соседей: это было не только данью вежливости, но и практическим делом: квартал (мэхала) заместил родственную группу в вопросах взаимозащиты и взаимопомощи и ему не была безразлична репутация семьи, с которой посредством брака завязывались новые связи.
Представители социальной верхушки считали своей обязанностью посоветоваться со старейшинами и прочими вершителями общественного мнения, с людьми своего ранга. Простой трудящийся люд деревни и города зависел от этих лиц и в решении своих семейных дел не мог не считаться с их мнением.
Итак, сами молодые люди и их матери или совсем отстранялись от выбора брачного партнера, или имели в этом вопросе ограниченные возможности. При всех вариантах решение находилось в руках мужчин. Круг этих мужчин бывал различен.
Глава простой семьи вынужден был советоваться со своими братьями, живущими отдельно, и со своими подросшими сыновьями. Глава сложной семьи беседовал со своими взрослыми сыновьями, племянниками (из которых один был отцом вступающего в брак юноши), выслушивал их мнение и выносил свое решение. То же делал и глава братской семьи, выслушивая суждение своих братьев, в том числе и отца будущего жениха, оставляя за собой последнее слово (надо заметить, что порою власть главы дома была не столь деспотичной, особенно в братской семье, и решение «мужчин дома» выносилось на паритетных началах). В обществе, построенном на патриархальных началах (а в XIX в. принципы патриархального устройства были сильны во всех социальных группах среди албанцев), мужчина — глава семьи был ответствен не только за материальное благополучие домочадцев, но и за их репутацию, его персона становилась как бы символом, олицетворением всего домашнего коллектива, который воспринимался как одно целое.
По всей Албании принято было запрашивать мнение брата матери — daja («дайя»). При дуальной системе брачных связей он был представителем группы, с которой шли переговоры о заключении брака. В некоторых местах он играл важную роль в свадебной церемонии, а в окрестностях Кавайи (Средняя Албания) ему принадлежало решающее слово при сватовстве девушки. Вообще роль дайи в замужестве племянницы значительно заметнее, чем в женитьбе племянника.{529} Иногда брат матери и отца — xhaxha («джаджа») — имели равные права.