Брат на брата. Окаянный XIII век
Шрифт:
–А что скажет великий князь? Как без его дозволения идти в поход?
–Ты сам князь, и мой брат тебе не указ!
–Он посадил меня на стол, ему крест целовал.
–Эко ты какой! – воскликнул Ярослав. – Не век же тебе под ним ходить. Пора и своей головой жить.
–А коли татарвя придет, что тогда? Я с войском чужую землю воюю, а ворог на моей земле чинит зло.
Долго еще уговаривал Ярослав своего племянника выступить дружиной с ним в поход, но Василька, несмотря на молодость, был осторожен. Он не забыл позора, пережитого им в юности, когда, поддавшись уговорам, он чуть было не выступил с ростовской дружиной против великого князя. Потому он решил: самому на Киев не идти, но дружиной помочь.
В конце июля переяславские,
Свадьбы
1Лето подходило к концу. Зыбок был мир, неустойчив, но Юрий Всеволодович радовался затишью. Спешно укрепляли Владимир, Нижний Новгород, в Городце принялись насыпать новый вал, углублять ров, в мордовских лесах, под Городцом устраивались засечные полосы. И Роман, и Андрей, высылая заставы, на дальних подступах вылавливали татарских доглядчиков и иных подозрительных людишек, шедших на Русь. Каждая лодка, насад перетряхивались от носа до кормы в поисках вражеских лазутчиков. Андрей почти не появлялся в Городце. С двумя десятками таких же, как и он, молодых, отчаянных молодцов не раз появлялся под стенами полуразрушенного Ошела, днями просиживал в потаенных местах, наблюдая за жизнью татарских становищ, действиями их конницы, пытаясь распознать значение множества флажков, с помощью которых темники управляли войском. Он похудел, осунулся, зарос волосом, но, несмотря на лишения, оставался таким же жизнерадостным, как и прежде. С завидным постоянством, раз в две недели, Андрей отправлял гонца в Городец с двумя письмами: к великому князю и отцу Роману. В последнем из них он писал: «…татары же к Городцу не пойдут. Места у нас лесистые, летом непроходимые, а зимой по льду Волги тоже далеко не уйдешь, ибо татары наваливаются всей силой разом, обтекая войско с обеих сторон, окружая его. На реке же берега круты, для боя места мало. Коли нужда будет, так я один с городецкой дружиной стану заслоном на Волге и стоять буду супротив всей силы татарской. Верь мне, великий князь. Татарва силы копит, но пойдет на Русь со стороны Дикого поля». Получая подобного содержания письма, Юрий Всеволодович всякий раз обращался к карте, сверяя новые сведения с уже полученными иным путем. И чем больше его пытались уверить, что враг поначалу пойдет на Южную Русь, тем тревожнее становилось у него на душе, ибо южные княжества слабы, обескровлены междоусобицей и не смогут оказать достойного сопротивления татарам. В этом его еще раз убедил поход Ярослава на Киев.
Юрий Всеволодович, каждодневно благодаря Бога, что отводит татар от Руси, исподволь готовился к встрече с диким народом, заручаясь дружбой и поддержкой меньших князей. Взор его обратился на запад. И вот уже родственные узы связали князя Васильку Романовича галицкого, ставшего зятем, и его брата князя Даниила с великим князем Владимирским. Своим сыновьям Владимиру и Мстиславу он сосватал дочерей князя Юрия рязанского и князя Олега муромского. Шумно, весело гуляли свадьбы, лились хмельные меды рекой, славил народ молодых, желал счастья, достатка и много детей. Только Юрий Всеволодович хмурил брови. Даже в дни всеобщего веселья его не покидала тревога. Еще раз на свадебном пиру попытался он примириться с Ярославом, но тот, гордый своими победами, не пожелал поддержать старшего брата в его стремлении укрепить Белую Русь.
–Я один управился с литвинами и крестоносцами, смирил Южную Русь и сел на киевский стол! – заявил он, горделиво поводя плечами. – Захочу –
–Дружина твоя хороша, и слава о делах твоих ратных разнеслась по всей земле, – польстил Юрий брату, – но тумены хана Бату – это не то, что ты видел до сих пор, это не войско, это – буря, сметающая все на своем пути. Не веришь мне, послушай моего боярина. Он уже бился с татарами…
–И был разбит? – прервал Юрия Ярослав.
–Да. Но не его в том вина.
–Что мне, победителю, слушать побежденного! Я разбил рыцарей ордена, воинов, закованных в железо. Татары же – грязные пастухи, пьющие молоко кобыл, и то, что они разгромили половцев и булгар, таких же диких и необузданных, лишь подтверждает мою уверенность в их слабости.
–Но они разбили и князей Южной Руси! – возразил Юрий.
–На Калке? – усмехнулся Ярослав и, выпятив грудь, громко произнес: – Татарам повезло, что меня не было на поле битвы, – и, уже тише, добавил: – Ты сам сказал, что моя слава по всей Руси идет, и еще большей мне не надобно.
И хотя Ярослав отказал в поддержке брату, у Юрия теплилась надежда, что в тяжелую годину новгородская и переяславская дружины придут на помощь.
В последние годы Юрия Всеволодовича все больше стал тревожить брат Святослав. Отойдя от дел ратных, он безвыездно сидел в своем Юрьеве, предаваясь чтению и молитве. Возведя церковь Святого Георгия, он принялся за строительство еще одного храма. Святослав не появился на свадьбе своих племянников, а когда приезжал Юрий Всеволодович в его отчину, сказывался больным. Младший брат Иван, став старше, тоже отдалился, хотя и не раз заверял Юрия в своей преданности и любви. И только князь Василько Константинович радовал Юрия пониманием и преданностью. Не раз пожалел Юрий Всеволодович, что племянник не родной сын, а то бы оставил на него великий стол, ибо достойнее Василия ростовского не видел никого.
2Тревожно жил порубежный Городец. О близости опасного и коварного врага напоминали обновленные заборала на стенах и башнях крепости, поднимающийся новый окольный вал с юга, окованные железом дубовые волжские ворота.
Устин Микулич, еще больше постаревший, с трудом переставляя ставшие непослушными ноги, шаркающей походкой обходил крепостные укрепления. От его слезящихся на ветру выцветших глаз ничто не могло укрыться: ни подгнившее бревно в крепостной стене, ни леность работников, насыпающих вал, ни скудный запас камней и кусков смолы подле башен. До всего было дело у воеводы городецкого. И, словно клещ, вцепившись в строительных старост, он добивался устранения замеченных промахов в работе. Когда же появлялся в Городце Андрей, а жил он с Дубравой и Цветаной на воеводском дворе, Устин Микулич донимал его нравоучениями и выговорами, ставя в вину долгие отлучки и нежелание заниматься укреплением города.
В этот раз появился Андрей со своей отчаянной братией в Городце рано утром. Заспанная, со слезами радости на глазах встречала сына Дубрава. Следом раскрасневшаяся, простоволосая, расцветшая в доброте и любви, которые царили в воеводском доме, на крыльцо вылетела Цветана и замерла под жгучим взглядом Андрея. Покряхтывая и бурча себе под нос, в дверном створе появился Устин Микулич.
–Никак лешак объявился! Не надоело еще по лесам-то шастать? – нахмурил он брови. – Иди, обниму!
Андрей согнулся над стариком, прижал его к груди.
–Ну-ну, не балуй! Я те не девка, чтобы меня тискать. Вона Цветана, ее и прижимай, – отстранился воевода от молодца. – Совсем исстрадалась, тебя дожидаючись. Дубравушка, а не женить ли нам его? Одичал, не ровен час, волком завоет, – обернулся он к счастливо улыбающейся матери.
–Твоя правда, Устин Микулич. Жены лучшей и не сыскать. Пойдешь за Андрея замуж?
Сверкнув глазищами, девушка зарделась и убежала в сени.
–Пойдет, – уверенно произнес воевода. – Мне бы годков пятьдесят скинуть, так я и сам бы девку засватал. Хороша! А ты чего молчишь? Люба ли тебе девка? – спросил он Андрея.