Братоубийцы
Шрифт:
Комиссар медленно потянул из-за патронташа черную -рукоятку.
– Пойдем-ка побыстрее, командир, чтобы нас не слышали.
Они ускорили шаг, оторвались от товарищей.
– Руки прочь! – рявкнул командир и схватил комиссара за руку. – Еще не пришел час. Я знаю: если я тебя не убью сейчас, ты меня убьешь, как только сможешь. Но...
– Что но? Боишься?
– Но я думаю о Кастелосе. Сначала возьму Кастелос, а потом мы продолжим беседу, капитан Кривоногий.
Он достал кисет, подал спутнику – свернуть сигарету.
– У нас есть время, –
Сзади спешили бойцы, догоняя их. Капитан Дракос обнял комиссара за плечи.
– Нужно, чтобы ребята видели нас так. Мы роем друг другу яму, но эта молодежь – чистое пламя. Не надо им показывать наших неурядиц. Если будет спасен мир, они его спасут. Если погибнет, виноваты будем главари.
Лукас не ответил. Но в глазах его притаилось убийство. Он взял кисет и стал медленно скручивать сигарету.
XX
.
Небо стало белеть. Утренняя звезда еще боролась с рассветом, но гасла и она; слабая печальная улыбка разлилась по пустынным скалам. Первый ястреб парил над вершиной горы, ждал, когда выглянет солнце и согреет ему крылья.
В прохладном розовом свете зари разносился пасхальный звон колокола. Вошли партизаны в деревню, запели Гимн, и он, вырвавшись из их волосатой груди, прокатился по склонам, зашагал по деревне, как настоящий командир – в тяжелых сапогах, с патронташем, с подкрученными усами. Рванулся вперед народ, открылись двери церкви, спустился отец Янарос с амвона, пошел по двору к большой арке входных ворот, крепко прижимая к груди тяжелое серебряное Евангелие.
И вот, наконец, с первыми лучами зари, показались на узких улочках партизаны с винтовками через плечо. Они уже не пели, шли настороженно, напряженно всматриваясь. Они еще не верили.
Высыпали из церкви крестьяне, полные тревоги. Не верили и они. Увидели, как покачиваются винтовки, как блестят в сумраке глаза и испугались. Смотрели то на священника, впустившего в деревню вооруженных этих зверей, то на свирепых гостей с гор. А их становилось все больше и больше, они уже заполнили Кастелос, влились во двор, докатились до Церкви.
Партизаны и партизанки расступились, образовав проход. И выступил вперед высоченный, грузный, странный командир. Он вскинул кулак в знак приветствия.
– Будем здоровы!
– Благословен грядый во имя Господне! – ответил отец Янарос и дал ему приложиться к Евангелию. Но тот повернулся к народу, разгладил бороду, и эхом отозвался под сводами церкви командирский голос.
– Рад вас видеть, кастельянцы. Рад, что открылись у вас глаза и вы прозрели. Мы несем справедливость и порядок. А потом вслед за справедливостью и порядком, придет свобода.
– А не раньше? – спросил отец Янарос, сдерживая волнение. – Не раньше, командир?
– Сначала справедливость и порядок, – повторил тот, и его заросшее лицо вспыхнуло огнем. – Установим сначала порядок! Свобода – крепкое вино, отец Янарос, может ударить в голову.
«Да будет над нами рука Господня...» – прошептал старик, бросив украдкой взгляд на Христа, справа в иконостасе, словно спрашивал Его. Отец Янарос закусил губы и сдержался.
– Бог – великий судия, Ему судить. На Него возлагаем мы упования наши.
Капитан Дракос саркастически расхохотался.
– Мы сбросили Бога с трона, отец Янарос. Ты что, не знал? Сел на трон Бога человек. До сих пор мы сваливали ответственность за все справедливое и несправедливое на Бога. Теперь за все хорошее и за все плохое в ответе мы, люди. Мы правим миром сами и сами несем ответственность.
Отец Янарос тихо простонал. Хотел он крикнуть, предать анафеме этого богохульствующего медведя, но сдержался – боялся, как бы не пострадал народ, – и проглотил бешенство.
«Слова все эти, – подумал он. – Вложили им в рот, вот они и повторяют, чтобы напугать нас. А внутри у них действует Бог, хоть они сами этого не знают. Надо потерпеть».
– Пойдемте в церковь, дети мои, – сказал он. – Завершим таинство, обменяемся поцелуем любви. Смягчится и твоя душа, капитан.
Они вошли в церковь, начал отец Янарос святую службу Воскресения. Никогда голос его не звучал с такой воскресающей силой, никогда грудь его не сотрясалась так, словно и правда, была она могильным камнем, под которым покоился Христос, и должен был камень расколоться, чтобы выпустить Христа. Новый смысл получил Христос: как будто он был человек – человек, который был распят, а теперь вскричал громким голосом и воскресает.
Открыл отец Янарос Евангелие, поднял его на руки и вышел во двор. За ним – партизаны, за партизанами – народ с незажженными свечами в руках. Поднялся отец Янарос на возвышение, набрал полную грудь воздуха, чтобы громовым голосом возвестить святые воскресные слова. Облаченный в шелка, с золотой епитрахилью на шее, стоял он, выпятив грудь, вытянув шею, похожий, и правда, на золотого петуха, что выходит во двор и громким криком вызывает солнце.
Все протянули свечи, приготовились броситься и зажечь их от лампады отца Янароса. Положил священник ладонь на раскрытое Евангелие – не смотрел в него, знал наизусть – и, ликующий, взметнулся голос в весенний утренний воздух: «Во едину же от суббот Мария Магдалина...»
Командир кашлянул. Оглянулся отец Янарос, метнул в него быстрый взгляд, испугался: прямой, как столб, стоял тот посреди двора в окружении своих парней, и торжествующая улыбка скользила по его темно-бронзовому лицу. «Господи, помоги!» –шепнул отец Янарос, собрал все силы, и из его богатырской груди пронзительно и грозно грянул пасхальный пеан: «Христос воскресе из мертвых...» Кинулся народ зажигать свечи от зажженной лампады отца Янароса; повернулся командир к стоявшим рядом парням, тихим голосом отдал приказ, человек десять схватили винтовки, торопливо зашагали к воротам. Дрогнул народ, почуял недоброе, зашевелился, чтобы уйти. Но отец Янарос протянул руку.