Братство рун
Шрифт:
— Я пытался убедить вас оставить в покое труп, сэр, и у меня есть на то свои причины. Судьба бедного юноши и без того уже печальна, так не лишайте же его вдобавок ко всему и спасения его души.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я хочу этим сказать, сэр, что вы и я отлично знаем, что молодой господин Джонатан не мог свалиться с этой балюстрады, но нам лучше держать при себе наше знание. Вам известно, — он указал взглядом на аббата Эндрю, который стоял внизу возле трупа и молился, опустив голову, — что церковь отворачивается от тех, кто отказался
— Что вы имеете в виду? — Сэр Вальтер испытывающе посмотрел на покрасневшее от алкоголя лицо шерифа. — Вы хотите сказать, что бедный Джонатан покончил жизнь самоубийством?
Он произнес это громко, словно намеренно, но аббат Эндрю, казалось, не услышал его. Священник стоял и дальше в смиренной позе и совершал молебен о спасении души Джонатана.
— Я знал с того момента, как вошел в библиотеку, — возразил Слокомбе, — но я держал при себе свое мнение, чтобы не лишить юношу подобающего погребения. Подумайте о его семье, сэр, о позоре, который им предстоит пережить. Не разрушайте память о вашем ученике, выставляя на свет правду, которой следует быть погребенной.
Вальтер Скотт посмотрел глубоко в глаза человеку, отвечающему в графстве за исполнение закона и обеспечение порядка. Прошел некоторый промежуток времени, который Джону Слокомбе показался вечностью, после чего вежливая улыбка скользнула по губам сэра Вальтера.
— Шериф, — сказал он тихо. — Я понимаю, что вы хотите мне сказать, и я ценю вашу, — он сделал небольшую паузу, — деликатность. Но Джонатан Мильтон ни в коем случае не совершал самоубийства. В этом я могу поклясться в любое время.
— Почему вы так уверены? Он постоянно проводил время напролет один, или не так? У него не было друзей, и, насколько мне известно, его ни разу не видели ни с одной девушкой. Что мы знаем о вещах, которые разыгрываются в больном сознании?
— Сознание Джонатана не было больным, шериф, — возразил сэр Вальтер. — Оно было совершенно трезвым и здоровым. Я прежде редко встречал студента, который бы с таким рвением и воодушевлением справлялся с поставленной перед ним задачей. Вы хотите убедить меня, что он намеренно перепрыгнул через эти перила, чтобы покончить счеты с жизнью? Здесь библиотека, шериф. Джонатан жил ради изучения истории. Он бы не умер из-за этого.
— А как вы тогда объясните то, что произошло? Разве не вы говорили сами раньше, что юноша ни в коем случае не мог упасть с лестницы?
— Очень просто, шериф. То, что Джонатан не сам свалился с верхней галереи, не должно обязательно означать, что этого не произошло.
— Я не понимаю…
— Знаете, шериф, — сказал сэр Вальтер и изучил Слокомбе ледяным взглядом, — думаю, что вы очень хорошо знаете, куда я клоню. Я исключаю, что это был несчастный случай, который стоил несчастному Джонатану жизни, и я не могу также поверить, что он сам покончил с собой. Итак, остается только одна возможность.
— Убийство? — шериф произнес ужасное слово так тихо, что его было едва слышно. — Вы полагаете, ваш ученик был убит?
— Логика не оставляет другого вывода, — ответил сэр Вальтер, и горечь звучала в его голосе.
— Какая логика? Вы высказали только предположение, сэр, или не так?
— Для меня допустим только один вывод, — сказал сэр Вальтер и взглянул на бездыханное тело своего ученика внизу. — Джонатан Мильтон умер сегодня ночью жестокой смертью. Кто-то столкнул его вниз с балюстрады.
— Этого не может быть!
— Почему не может, шериф? Потому что это создает вам работу?
— При всем уважении, сэр, я протестую против этого заключения. После того как я услышал, что произошло, я без колебания поспешил сюда, чтобы выяснить обстоятельства смерти Джонатана Мильтона. Я знаю мои обязанности.
— Тогда и выполняйте их, шериф. Для меня ясно, что здесь было совершено преступление, и я ожидаю, что вы сделаете все, что в ваших силах, чтобы его раскрыть.
— Но… этого не может быть. Это просто невозможно, вы понимаете? С тех пор как я здесь шериф, ни разу в графстве не совершалось убийство.
— Тогда вам следует пожаловаться убийце Джонатана, что он не придерживался этого правила, — возразил сэр Вальтер едко. — Я со своей стороны не успокоюсь, пока не выясню, что действительно здесь произошло. Кто виновен в смерти Джонатана Мильтона, тот поплатится за это…
Скотт перешел с шепота на обычную силу голоса, так что теперь и внимание отца Эндрю было привлечено. Монах взглянул на него вверх, и сэру Вальтеру показалось, что он прочитал понимание в выражении его лица.
— Пожалуйста, сэр, — сказал шериф Слокомбе, чей голос теперь походил на мольбу. — Будьте благоразумны.
— Я никогда не был неблагоразумным, мой дорогой шериф, — заверил его сэр Вальтер.
— Но что вы задумали теперь предпринимать?
— Я велю изучить дело. Кому-то, кто не так боится правды, как вы.
— Я сделал то, что считал верным, — защищался Слокомбе, — и я по-прежнему верю, что вы ошибаетесь. Нет никакой причины оповещать гарнизон.
Сэр Вальтер, который уже повернулся, чтобы снова спуститься вниз, обернулся.
— Правда? — поинтересовался он резко. — Правда, что вы боитесь, шериф? Что я оповещу гарнизон и передам командование здесь англичанам?
Шериф ничего не возразил, но смущенный взгляд, который он бросил на пол, выдал его.
Сэр Вальтер вздохнул. Ему была известна проблема. Офицеры британских гарнизонов, обеспечивающих мир в стране и выполняющих функции полиции, часто вели себя крайне заносчиво. Высокомерие, с которым они обращались со своими шотландскими коллегами, было печально известно. Как только они брались за какое-либо расследование, шерифу было практически нечего сказать.
В бытность свою шерифом Селкирка Скотт неоднократно имел дела с капитанами гарнизона. Почти все они кипели негодованием из-за того, что их послали на сырой север, и населению не раз приходилось испытывать на себе последствия этого негодования. Поднять гарнизон означало взбаламутить весь Келсо.