Братья Дуровы
Шрифт:
Однако из всех членов клоунского клуба только Альперовы пытались своим выступлениям придать сатирический характер. Это трудно, почти невозможно — сатира не в чести. Когда в одном антре Альперовы высмеяли монархиста Пуришкевича, их чуть не арестовали.
В таких условиях особенно смелы выступления братьев Дуровых. Клоуны-сатирики не сдались, не отступили перед нажимом реакции.
В народе слово «Дуров» стало понятием почти нарицательным. Вот «он» приедет и «покажет» нашему приставу, исправнику, самому господину губернатору — публично высмеет их, наведет порядок. Кто «он» —
Владимир Дуров упорно стремится затмить брата в сатирических выступлениях. Вот одно из знаменательных его выступлений в Ялте.
Имя ялтинского градоначальника Думбадзе стало почти легендарным. В прошлом скромный армейский офицер, он неисповедимыми путями ловкого карьериста добился высокого поста — стал полновластным хозяином города, в котором находилась летняя резиденция царя. Даже всесильный премьер-министр Столыпин был вынужден с ним считаться.
— Он премьер там в Петербурге, — говорил генерал Думбадзе, — а я — здесь, у себя, в Ялте.
В 1907 году, когда Думбадзе ехал в царский дворец, в него бросил бомбу неизвестный, находившийся возле дачи ялтинского жителя Новикова. Бомба взорвалась, не причинив вреда никому. Покушавшийся застрелился. Градоначальнику этого показалось мало, и он приказал сжечь дачу ни в чем не повинного Новикова. И издал приказ, в котором грозил нещадно наказывать всех «врагов порядка», а дома их уничтожать «без остатка».
Ялтинский владыка бесцеремонно расправлялся с неугодными ему представителями печати, не постеснялся выслать из города писателя А. И. Куприна.
Дважды в день Думбадзе объезжал свои владения, проверял полицейские посты. На набережной он как-то заметил околодочного в калошах.
— На дежурстве — в калошах! — заорал генерал. — Долой их!.. В море!..
Околодочный, дрожа от страха, снял калоши, закинул в море.
Любой пустяк мог вызвать гнев градоначальника. Местный аптекарь расписался на лекарственной сигнатурке там, где находился отпечатанный двуглавый орел. Это послужило достаточным поводом для его изгнания вместе с семьей из города.
Первый выпад Дурова против ялтинского владыки был анонимным. На высокой, недоступной скале на берегу моря появились игривые надписи, посвященные Думбадзе. Слух о том быстро облетел Ялту. Горожане с биноклями собирались у подножия скалы и хохотали, читая забавные вирши. И всех занимало — кто, рискуя сломать себе шею, сумел забраться на такую высоту?
Это была проделка Дурова, осуществленная с дружеской помощью акробатов из цирка.
Вскоре состоялась его непосредственная встреча с Думбадзе. Клоун обратился к градоначальнику за разрешением на гастроли. Однако едва он упомянул, что в программе имеются сатирические номера, генерал нахмурился.
— Запретить сатирику смеяться, — возразил Дуров, — все равно, что отнять у музыканта скрипку.
Замечание вызвало еще большее недовольство.
— Если вы и на арене позволите себе сказать что-либо лишнее, — разбушевался градоначальник, — я тогда всех ваших свиней выброшу в море!
Угроза заставила вспомнить нелепый случай с калошами околодочного. Это было смешно,
— Мои свиньи учат людей, как вести себя прилично, как не орать. Я вам не мальчишка.
Вскочил и ушел.
Такое знакомство не сулило хорошего. С мыслью отказаться от гастролей в Ялте Дуров пришел к директору цирка Вяльшину. Но тот показал уже отпечатанную афишу: «Первое выступление знаменитого сатирика-шута со своими дрессированными животными». Надо было выступать.
В день премьеры цирк был полон. Как и следовало ожидать, публика собралась особенная. Ялтинская, курортная… Летняя резиденция царя манила к себе столичную аристократию, высших военных и гражданских чинов, промышленных и финансовых тузов, крупных степных помещиков и прочих лиц, которых не встретишь на других курортах. В подобном сборище царит атмосфера подчеркнутой сдержанности, надутости, чопорности, и то, что нравится рядовой публике, тут принимается сухо, даже враждебно.
Владимир Дуров, артист опытный, с первой минуты умел угадывать настроение зрителей. Ему показалось, что в Ялте нельзя рассчитывать на успех репризы, которая вызывала аплодисменты в цирках, где собирался народ попроще. Все же он решил не подделываться под вкусы курортной аристократии и рискнуть.
«Железная дорога» с участием дрессированных животных вызвала смех, растопивший чопорный холод. Настал момент выпустить заряд посильнее. Клоун крикнул за кулисы:
— Лорд, сюда!
На манеж выбежал красавец сенбернар. Собака, будто зная, что ею любуются, загарцевала по кругу, помахивая своим пушистым хвостом.
— Отлично, Лорд! — одобрил клоун. — Теперь поймай себя за хвост, но не оторви его, а то будешь собака куцая, как наша конституция…
Цирк замер. Публика опешила от дерзкой остроты. Конституция, «дарованная» самим государем императором, осмеивается, и где?.. На арене цирка! Возмутительно, недопустимо! В воздухе запахло скандалом.
Но вот послышался чей-то смешок и робкие хлопки. Все же, видно, нашлись люди с юмором, по достоинству оценившие шутку клоуна. И вдруг случилось невероятное. Так бывает на массовых сборищах, когда общее настроение неожиданно, под влиянием какой-то неведомой силы, изменяется в противоположную сторону. Хлопки усилились, стали громче, дружней, послышался смех, крики «браво!». Клоун покинул арену, зная, что, по крайней мере, половина публики покорена им.
Дальнейшие события развивались стремительно. На следующий день всему городу стало известно, что градоначальник строго-настрого приказал клоуну Дурову ничего не говорить «ни о хвосте, ни о конституции». Иначе… Всякий знал, что грозит тому, кто рискнет нарушить приказ всесильного самодура.
Билеты на очередное представление живо были раскуплены. Все ждали ответа клоуна на ультиматум Думбадзе. Ведь не таков Дуров, чтобы смолчать. Никто не сомневался, что он откликнется.
Но вечером Дуров показывал свои обычные номера и держал себя так, будто покорился приказу градоправителя. Публика начала разочарованно перешептываться. Только когда программа подходила к концу, клоун позвал: