Братья Ждер
Шрифт:
— Не случись оно в ту пору, не было б и разговору [52] , — мудро заметил второй казначей. — Боярыня Илисафта, родительница наша, осведомлена лучше всякого другого, хоть и живет в Тимише и не разъезжает, как мы, по княжеским свадьбам.
Кандакия тоненько рассмеялась.
— Ничего, она немало поездила на своем веку. А слухи ходят не только такие, про которые ее милость говорит.
Ионуц, удивленный ее словами, увел в сторону брата и невестку. Мимо них непрерывным потоком шел народ. Княжеская чета еще не выходила из храма. В ожидании выхода свиты воины стояли ровной стеной, держа коней под уздцы. Полуденное солнце метило огненными искрами острия копий. Постельничий Симион подошел к рядам конников, и перо на шапке его развевалось по ветру. На нем был великолепный наряд, и неказистая дочь боярина Яцко не могла оторвать глаз от него. Оглядываясь, она то и дело отставала от матери, которая дергала ее за руку. Девушка смеялась и продолжала оглядываться.
52
Присказка, встречающаяся обычно в зачине румынских сказок.
Немалое удовольствие получал и боярин Яцко, глядевший на воинов господаря и их начальников.
Толпы людей — кто прижавшись к стенам, кто взобравшись на них — смотрели во все глаза. Бояре, не очень именитые и кое-кто из высокородных, теснились у выхода. Житничер Никулэеш Албу, прежде чем пройти под своды ворот, остановился, глядя вслед боярину Яцко, его жене и дочке, затем сделал знак кому-то в толпе. На этот знак господина отозвался хорошо одетый и вооруженный служитель. То был Дрэгич, уже чуть-чуть навеселе. Бросив несколько слов какому-то человеку, с которым до этого говорил, Дрэгич стал пробиваться сквозь толпу, спеша к житничеру.
Ионуц заметил все это, но не придал увиденному значения. Он был всецело занят тем, что объясняла ему Кандакия.
— Боярыня Илисафта столько наговорила мне, — сказал он, смеясь невестке, — что я уж и не знаю, что можно к этому прибавить.
— Прибавить-то можно кое-что, о чем немногие знают. И думают, что именно тут скрывается истина.
— Что же именно, милая невестушка? — вкрадчиво спросил Ионуц.
— Молодым не следует все знать, — возразила боярыня Кандакия. — Много будете знать, скоро состаритесь.
— В таком случае изволь сказать хоть мне, — распорядился казначей Кристя.
— Честной казначей, мне не хочется, чтобы и ты состарился. Но уж коли вам обоим так не терпится знать и иначе никак невозможно, скажу: эта девица не дочь Яцко Худича.
— Это известно.
— Что тебе известно, Ионуц?
— Об этом и конюшиха говорила. Будто Марушка дочь чужеземного боярина, погубленного турками в темнице Семи башен.
— В таком случае ты ничего не знаешь.
— Известно, что девушка дочь боярыни Анки.
— Ах, как мало знают конюшихи и их сыновья! Да будет вам известно, что она и боярыне Анке не доводится дочерью.
— Ну тогда она свалилась прямо с небес на подворье боярина Яцко, — сказал Ионуц.
— Истинно так.
— Может, змей высидел ее?
— Истинно так: не гляди на меня, вытаращив глаза, а то я перепугаюсь и прикушу язык. Имя того змея нельзя называть — можно лишиться головы. На нем княжеский венец, а сейчас он надел еще и венец жениха.
— Как это можно? — удивился младший Ждер. — Откуда тебе это известно?
— В этом мире ничего не скроешь.
Ионуц покачал головой.
— Не верю я. Другое ведомо доподлинно: государь сказал боярину Яцко Худичу, что сам подберет девушке жениха. Приданого давать ей не надо: у боярина Яцко целая гора золотых, поди, всю угрскую землю купить на них можно.
— Вот и получается, как я говорила и как говорят другие. Ты бы лучше посоветовал, дорогой деверь, неразумным постельничим умерить свой пыл. Хоть она и неказиста, эта девица, да сила стоит за ней великая. И тот, кто доводится ей истинным отцом, сумеет найти ей родовитого жениха. Верно рассудил господь, лишив высокородных девиц красоты, иначе было бы несправедливо.
Между тем новобрачные вышли из храма, и Ионуц торопливо пробрался к своему месту. Вскочив в седло, он гордо загарцевал среди воинов. На всех звонницах Сучавы загудели колокола. В крепости то и дело грохотали пушки, сотрясая землю.
Свадебный поезд направился ко дворцу.
Между тем Никулэеш Албу отчитывал своего служителя Дрэгича. Прежде чем перейти в дом, где для него и других бояр его чина был накрыт стол, он пожелал узнать, выполнены ли все его приказания, которые он еще накануне дал Дрэгичу.
— Из Куеждиу поклажа отправлена?
— Отправлена, господин. У Прутского брода все готово. Мы условились со смотрителем переправы заплатить десять злотых за перевоз: по два злотых за подводу. Как только стемнеет, переправятся. И паром останется на той стороне до самого утра. Кто бы ни кричал на этом берегу, — по своему ли делу либо по государеву, — никто не отзовется. А за ночь твои подводы успеют добраться до условленного места, и мы их там найдем.
— Именно так ты договорился с логофэтом Стырчей?
— Да. А Стырча — хозяин своему слову. Скажи он тебе, что за ночь построит церковь, значит, непременно построит.
— Попридержи язык, любезный. Нос у тебя больно красный.
— Так это я на радостях, что служу тебе, батюшка. Со вчерашнего дня пребываем мы с моим монахом в честном питейном доме — празднуем государеву свадьбу.
— Он не догадывается ни о чем?
— Где ему догадаться, отец родной, когда он беседует с Дрэгичем? Дрэгич умеет отговариваться. Это раз. А потом сам же горазд тянуть за язык других.
— Ну, не проболтался его преподобие?
— Сболтнул, что отправляют новую грамоту боярину Миху. Неизвестно, кто повезет ее в Польшу. Может статься, сам отец архимандрит повезет ее и вручит его светлости королю, прося выдать боярина.
— Сказал ты ему, что король выдаст его?
— Сказал, что король непременно выдаст боярина. Но чернец лукав: не хочет верить. А все же посол от господаря повезет грамоту. Не позже чем через неделю.
— Что ж, это хорошо. За неделю успеем управиться с божьей помощью.