Братья Ждер

Садовяну Михаил

— Не прогневайся, батюшка, но в крепости есть один архимандрит, а уж он-то разумеет язык ветра и пыли. Это я хорошо понял из слов нашего чернеца. Думаю, тебе это тоже ведомо: однажды этот архимандрит так ловко во всем разобрался, что у нескольких родовитых бояр слетели головы. А родитель твоей милости умер от сердечного недуга после этих догадок архимандрита. Вот как он будет гадать и рассуждать: Никулэеш Албу — житничер, племянник его милости логофэта Миху, сбежавшего к ляхам. Никулэеш увез дочь боярина Яцко. Где можно заставить боярина Яцко простить его? В молдавской земле? Вряд ли. Тут господарь, чего доброго, сгноит виновников в соляных

копях или отдаст в руки палача. А вот в ляшской земле логофэт Миху и король Казимир могут сломить упорство боярина Яцко, ибо некоторые его вотчины и торговые заведения находятся там под рукою короля.

— Меня другое удивляет, — проговорил Никулэеш Албу. — Как это ты смог, приятель, додуматься до всего этого?

— Пораскинул умишком, — смиренно ответил Дрэгич. — В Кракове я не учился, а кое в чем разбираюсь. Не будь оно так, как я говорю, то затея наша не стоила бы и выеденного яйца. Если бы приданое осталось в Молдове, то от невесты не было бы никакого проку. С таким опасным грузом в дороге хлопот не оберешься. Так что уж дозволь, господин, довести до конца начатое дело, согласно уговору. Ну как, батюшка, верно я говорю?

— Верно. Только сдается мне, что слишком часто ты к губам кружку подносил: рука у тебя притомилась, а язык осмелел. А мне надо, чтобы слуга мой меньше болтал, да побольше делал. Смотри будь в условленный час со своими людьми у Рэдэуцкой заставы.

— Непременно буду, батюшка, — покорно поклонился Дрэгич.

Пока они шептались, волнение боярина улеглось. Более того, кое-какие замечания проницательного служителя убедили его в том, что его затея, пожалуй, окажется выгоднее, чем он предполагал. Все было именно так: свадьба и приданое ждали его за рубежом. Значит, нужно остерегаться опрометчивых поступков.

Дрэгич легко прочел эту мысль на пухлом лице житничера, и особенно в его черных глазах, что светились огнем, но не умом. Молча посмотрел ему вслед. Погладив нос, вздохнул и вернулся к товарищам.

Благочестивый Стратоник казался опечаленным. Подпирая голову рукой, он глядел в оконце, за которым свет постепенно угасал. Солнце уже зашло. Вечерело.

— Горек боярский хлеб, — проговорил Дрэгич, опускаясь на свой стул. — Оттого надобно подсластить его вином, — прибавил он с деланным смешком.

Схватив инока за руку, он притянул его к себе.

— Может, ты благословишь питье, святой отец? Вот опрокину эту кружку, а там встану и прощусь с тобой: служба велит. Одному господину известно, найдется ли еще такое вино там, куда мы отправляемся.

Отец Стратоник очнулся от своих грустных мыслей, благословил вино и сам пригубил чару.

— Уезжаешь?

— Уезжаю, отче.

— Далеко ли?

— Далеко.

— А нельзя ли узнать, куда именно, любезный брат Дрэгич?

— Куда именно, пока нельзя узнать. Это станет известно позднее, когда малоумные монахи отправятся к умным.

Благочестивый Стратоник еще пуще вылупил глаза, покачиваясь на стуле. Смутно догадавшись об опасности по глазам служителя и его жестокой ухмылке, он отодвинулся, съежился, скрючился, точно червь. Хотел было закричать, но голос не повиновался ему. Дрэгич обнажил кинжал, висевший у пояса.

— Братец Тоадер Калистрат, — заговорил он совершенно другим тоном, — встань и затяни потуже пояс. Затянул?

— Затянул, — спокойно пробасил рослый служитель.

— А теперь возьми-ка платок и кляп. Заткни кляпом рот благочестивому иноку Стратонику и закрепи его платком,

завяжи потуже узлом на затылке. Бери теперь эти ремни и стяни руки и ноги божьего человека. Да будет тебе ведомо, братец Тоадер Калистрат, что немало женщин и детей изошли слезами после того, как исповедовал их этот монах. Нам велено не лишать его жизни, а только отметить меткой, чтобы творец небесный узнал его в день Страшного суда.

Монах извивался, дергая кривым плечом. Глаза его были полны ужаса, лицо помертвело от страха. Дрэгич рванул его вверх и сделал ему на лбу крестообразный надрез. Затем, бросив на пол, засунул кинжал под сутану и слегка кольнул тело.

— Перестань дергаться, а то войдет поглубже.

Дрожь била монаха. Но он напрягся, заставил себя спокойно терпеть боль. Когда Дрэгич отнял кинжал, тело пленника скорчилось, затем вытянулось. Он фыркнул, чтобы стряхнуть кровь, заливавшую лицо, и закрыл глава, полные слез, вверяя святому покровителю своему изувеченное тело и перепуганную душу.

Служители затолкали его под лавку и, опрокинув стол, заслонили им монаха. Выйдя из комнаты, они задвинули засов и повесили замок.

— Гляди, чтобы никто не входил сюда, — велел Дрэгич харчевнику. — Мы вернемся поздно ночью.

Они вывели коней и вскочили в седла. Дрэгич закинул ключ в стог сена. Затем они погнали коней в поле, навстречу холодному вечернему ветру.

ГЛАВА XI

Когда стало известно, что дочь Яцко Худича похищена

О происшествии узнали прежде всего в городе, хотя толком никто не знал, что именно случилось. Во втором часу ночи все княжеские гости и бояре спали — кто в своих собственных домах, кто в гостях. Крепостные ворота, по обыкновению, были заперты с вечера, и стража то и дело перекликалась на стенах. Одинокий человек, проскакав по ночному городу, постучался к его милости Штефану Чернату, сучавскому посаднику, стал ломиться в ворота, всполошив всех собак, и громко кричал, зовя слуг. Впустите поскорей! Неслыханное дело! Много лет не было лихих людей вблизи стольного города, a этой ночью напали на одного из самых видных сановников господаря. Его милость Яцко Худич возвращался к себе в усадьбу с боярыней и дочкой. Его сопровождали двое слуг с факелами и двое с копьями. Кучер был навеселе — недаром же возил он господ на свадебный пир. Это был тот самый человек, что прибежал и ломился в ворота Штефана Черната. Возок боярина спустился на равнину, и тут за колодцем Мирона выскочили изо рва вооруженные тати. Кинувшись к коням, они схватили их под уздцы и сбили в кучу, перепутали постромки. Остальные напали с саблями на слуг. Из двух вооруженных служителей боярина только Роман Спэтэрелу осмелился бросить пику и взяться за кинжал. Но ему нанесли тяжелый удар по голове. Теперь он лежит с пробитым черепом на обочине дороги. Его милость боярин Яцко засуетился, хотел поскорее выбраться из колымаги. Но пока он с трудом протискивал тучное тело в дверцу, возок опрокинулся, колесо придавило боярину ногу и сломало ее. Тут-то кучер-цыган по имени Хараламбие и услышал испуганные крики женщин. Злодеи вытаскивали их одну за другой через вторую дверцу опрокинутого возка. Схватив боярынь, они увезли их, по своему злодейскому обычаю. Теперь боярину придется выкупать их. Страх берет, когда подумаешь, какую прорву злотых придется ему выложить. А как же вы думали? Боярыни — самый дорогой товар.