Братья Ждер

Садовяну Михаил

Заложив руки за спину и склонив голову, князь прошелся от двери к иконостасу и обратно. Потом остановился.

— Доколе же будет сие продолжаться?

Архимандрит, оцепенев, молчал.

— Доколе? Я спрашиваю: доколе?

— Не знаю, славный государь, — вздохнул архимандрит. — Может, до тех пор, пока ты не решишь навести порядок.

— Святой отец, вели немедля позвать писцов. Напишем грамоту ляшским сановникам. И приведи постельничего Симиона. Пусть явится также наш гетман Петру. Прихвати с собой боярыню Анку и отправь ее к супругу. Боярыня Анка, — продолжал более мягким голосом господарь, — передай боярину Яцко поклон от меня. Пусть выздоравливает. И свяжи ему шерстяные носки, покуда вернется твоя дочка.

Боярыня

Анка снова заплакала и приложилась к руке господаря. Затем вышла, шурша юбками. Дверь на время осталась открытой. В комнату торопливо вошел Симион Ждер. За ним, все с таким же смиренным видом, следовал отец архимандрит.

Государь встретил постельничего в молчании. Оглядел с ног до головы. Затем отвел глаза, но тут же снова повернулся, искоса поглядывая на него.

— Что случилось, постельничий Симион?

Глаза Симиона Черного потемнели.

— Грамота о свободном возвращении нашего боярина Миху уже написана дьяками. Печати поставлены. Я сейчас же велю написать еще одну грамоту для другого боярина, сбежавшего этой ночью в Польшу. Старика можешь там оставить. Господь о нем позаботится. В преклонные свои годы он уже подобен праху. Но молодого велю тебе найти.

— Я найду его, государь.

— И еще отыщи одну из наших боярышень, похищенную злодеем.

— Отыщу, преславный князь, и привезу обратно, — тихо ответил Симион Ждер.

— Ты знаешь, кто это? Знаком с ней?

— Знаком. Коли дозволишь, государь, я сей же час отправлюсь. Без нее мне не жить.

Князь пристально посмотрел на своего постельничего.

— Слушай, Симион Ждер, — проговорил он тихо, но решительно. — Гнев не должен точить, точно яд, душу твою. Пусть только делает тебя находчивее и сильнее. Ты поедешь. Но отринь от себя горячность и безумные порывы. Я знать не хочу ничего о твоей любви, заслужи ее, коли ты достоин. Но будь начеку и сбереги голову, ибо жизнь твоя нужна нам. Итак, ты поедешь и отыщешь злодея. Настигнешь его либо в пути, либо во Львове, либо в Кракове. Вели служителю лишить его жизни. Нет нужды возить его сюда. Он наш боярин, мы властны в жизни и смерти его. Узнай, где дочь Худича, и увези ее. Однако не думай, что все это ты проделаешь только со своими братьями и служителями, — как вы, Ждеры, привыкли. У короля воинов больше, чем у меня. У него удалые казаки, искусные в ратном деле каштеляне. Выполняя мой замысел, ты должен быть точен, как часы. Как солнце, неуклонно следующее своим путем, должен двигаться и ты, помня все, что задумано мною, и получая постоянную помощь от видимых и невидимых товарищей. Так повелеваю тебе действовать, ибо так заведено на службе моей. А когда найдешь боярышню, пусть везет ее другой, а ты словом с ней не перемолвись, точно она умерла, или ты никогда о ней не слышал. Сделаешь так — вернешься с удачей. Не сделаешь — вряд ли вернешься…

— Государь, — ответил постельничий, преклоняя колено, — не сомневайся во мне. Сделаю, как ты повелел.

В душе его бушевала буря; сдерживая себя, он так стиснул зубы, что у него заныло в висках.

Князь опустил руку на его плечо.

— Подожди тут прибытия гетмана Петру. Будем держать с ним и преосвященным архимандритом тайный совет.

— Понимаю, государь, — покорно молвил Симион Ждер, с трудом подавляя стон.

Штефан пронзил его взглядом.

— А тебе уже хочется скакать на коне, в бурю?

— Истинно, государь. Но раз ты велишь, — останусь. А вор меж тем увозит свою добычу, переправляется через реки, пересекает поля, проезжает через села и укрывается за рубежом в чужой стране.

— Ты так думаешь, оттого что жил на Тимишском конном заводе, в глуши и неведении, — улыбнулся господарь. — Затем-то я и позвал тебя, как спаситель позвал Филиппа: «Иди за мной». Спроси отца архимандрита и узнаешь: княжеские гонцы уже мчатся следом за злодеем. И не только в сторону

ляшского рубежа. По данному знаку они понеслись на все четыре стороны света. Меняют коней на ямских станах и собирают вести. А ты поедешь только завтра вечером, если они до тех пор не приведут вора. Ответь мне, святой отец, так ли это или не так?

— Таков установленный тобою порядок, — все так же смиренно вздохнул архимандрит. — Ты еще изволил почивать, государь, когда о злодейском деле узнал сучавский посадник. На заре служители его уже пустились в путь. А если бы они и теперь сидели по своим каморам, то несдобровать бы его милости посаднику. Государь, пришли дьяки.

— Пусть войдут и сядут.

Пока дьяки вносили и устанавливали свои круглые столики и готовили письменные принадлежности и бумагу, князь без устали шагал от иконостаса к двери и обратно, пытаясь унять овладевшее им беспокойство. Наконец вошел и старый логофэт Тома, высокий, поджарый, с пеньковой бороденкой и поклонился господарю.

Штефан милостиво ответил на поклон, но при этом поглядел на логофэта таким долгим взглядом, что тот засуетился, ощупывая на себе одежду. Однако князь и не видел его: овладев собой, он уже обдумывал важное решение.

— Прежде всего обратимся к тому, кто волен в животе и смерти нашей, — проговорил он ровным голосом, — и, как положено, вознесем ему благодарность за спасение души нашей, за здравие возлюбленных чад наших и княгини нашей. Приказываю отписать сто злотых святому Бисериканскому скиту, где жила некоторое время наша родительница. Отписать святой Побратской обители наши вотчины в Рошкань и Фынтынеле у Серета и еще двести злотых, ибо там будет место вечного упокоения нашей матери. На помин души в бозе почившего родителя нашего, от чистого и просветленного сердца и по доброй воле мы устанавливаем ежегодный вклад в пятьсот золотых святой Зографской обители на Афоне. Отдать дарственную запись в руки игумна отца Варлаама.

Пока дьяки, скрипя орлиными перьями, писали дарственные грамоты, князь, окончательно успокоившись, обдумывал содержание следующей грамоты.

Наконец он остановился перед столиками.

— А теперь пишите так…

Дьяки с великим вниманием подняли кверху носы.

Пишите так: «Грамота господаря Штефана-водэ ясновельможным панам: его милости Коломийскому каштеляну, его милости Галицкому каштеляну и его милости Подольскому гетману. Мы, Штефан-воевода, господарь земли молдавской, пишем вашим милостям и просим схватить нашего боярина — беглеца житничера Албу, учинившего тяжкий грех против нас, и передать его в руки наших служителей. А везет сию грамоту духовник наш архимандрит Амфилохие».

— Писано в точности так, государь, — сказал с поклоном логофэт.

— Князь повертел в руках драгоценное распятие, висевшее у него на груди.

Припишите еще: «И прошу вас не поступить по иному».

— Это угроза войны, — вздохнул отец Амфилохие. Штефан огляделся. Гетмана еще не было.

— Прибыл его милость гетман Петру! — торопливо доложили рынды.

Господарь велел остаться лишь тем, с кем собирался держать тайный совет.

ГЛАВА XII

Ждеры отправляются в ляшскую землю

Отец архимандрит и постельничий Симион повезли в ляшскую землю государевы грамоты в понедельник. И только неделю спустя явился в подворье боярина Худича благочестивый Стратоник, чтобы поведать об этом. Боярыня Анка тут же поспешила в горницу, где лежал больной. Боярин Яцко обрадовался и пожелал услышать своими ушами добрую весть. Злосчастный Стратоник уже успел оправиться от пережитого страха. Но на лбу у него еще алели красные рубцы. Смиренно войдя к боярину Яцко, он спросил, как его здоровье. Старая лекарка Софрония, стоявшая тут же, косо взглянула на монаха и прикрыла темным платком беззубый рот.