Брайтон-Бич опера
Шрифт:
Мы, то есть я, Татьяна и примкнувший к нам Алик, сидим дома у Ильи с Ниной, которые Хеллоуин, естественно, нс отмечают, а нас в гости позвали только потому, что они хотели Димку своего с одной девушкой хорошей познакомить и пытались это наиболее естественным образом обставить. Как будто гости у них собрались — ну, и она зашла тоже, как бы случайно. Девушку эту зовут Оля, она вместе с Ниной в магазине работает, а по вечерам в Кингсборо-колледже учится на графика-дизайнера. Хорошая, по-моему, девушка, скромная, даже по-своему симпатичная, но на Димку она, кажется, никакого впечатления не произвела. А может, это он просто виду не показывает.
— Да нет ничего странного в этом, — говорю я Татьяне. — Просто веселятся люди. И вообще, у каждого народа свои традиции. Раз
— Интересно ты рассуждаешь, — говорит Татьяна. — А если бы мы к каннибалам приехали, то их традиции ты бы тоже уважать требовал? И вообще, традиции народа и есть один из главных показателей уровня его духовного развития. У одних традиция —каннибализм, у других — пьяные оргии, а у третьих — нечистью всякой прикидываться. Каждому, как говорится, своё.
— He скажи, — говорит Алик. — Вот даже главный раввин России свое возмущение по этому поводу высказал. Подожди, сейчас зачитаю тебе его письмо.
Алик вынимает из портфеля газету и, найдя в ней нужную статью, начинает читать:
— «Уважаемая Любовь Петровна! Конгресс еврейских религиозных организаций и объединений в России выражает свою тревогу относительно навязывания учащимся государственных и муниципальных образовательных учреждений секулярных квазирелигиозных идеологий («культура мира» и пр.) и откровенно разрушительных религиозных вероучений («педагогика эпохи огня», «ноосферная педагогика» и др.). Ярким примером нарушения права учащихся государственных и муниципальных образовательных учреждений на свободу совести является принуждение их участвовать в Хеллоуине, «празднование» которого проводится во всё большем количестве российских школ. Организаторы Хеллоуина спекулируют на тяге детей к сказочному, волшебному и необычному. Никто из детей в здравом рассудке не согласится принять участие в ритуале, имеющем отношение к сатанизму, тогда как любой ребенок будет рад участвовать в костюмированном и красочном карнавале шутливой направленности, да ещё с оттенком волшебства, как представляют Хеллоуин учащимся государственных и муниципальных образовательных учреждений организаторы и пропагандисты этого действа. Однако Хеллоуин — это не сказочный карнавал, а вполне определенной направленности квазиритуальное действо, имеющее прямое отношение к религиозному сатанизму. Посредством проведения Хеллоуина в государственных и муницимальных образовательных учреждениях его пропагандисты ведут пропаганду религиозного сатанизма, обучение учащихся вероучению религиозного сатанизма и создают непосредственные условия для дальнейшего вовлечения учащихся в религиозные объединепия сатанистов. Bсё это является грубым нарушением законодательства о свободе совести и о религиозных объединениях. Принуждение еврейских детей к участию в Хеллоуине, навязывание им разрушительных религиозных вероучений есть скрытая форма их духовнокультурного геноцида и проявление антисемитизма. Мы призываем всех евреев и представителей других народов России не участвовать и отказаться от участия своих родных и близких в сатанинском «празднике Хеллоуин». Прошу вас запретить проведение в какой бы то ни было форме Хеллоуина в московских школах. С уважением, председатель КЕРООР раввин КОГАН З. Л.»
— Вот видишь, — говорит Илья. — Даже евреи уже спохватились. Своих детей хотят от всего этого оградить.
— Откуда вообще взялся праздник-то этот? — говорит Нина.
— Да это древняя кельтская традиция, — говорю я. — От друидов ещё. Они считали, что тридцать первого октября вся нечисть на землю сходит и покойники из могил встают, чтобы живых хватать. Так для того, чтобы не попасться нечисти этой в лапы, надо было самому в кого-нибудь из них переодеться. Ну, чтобы они спутали тебя вроде. А первого ноября у католиков День Всех Святых. По-английски «All Saints’ Day» называется. Раньше это как «All Hallows’ Day» звучало. Вот у них и соединилось всё.
— Да ты хотя бы в название вслушайся, — говорит Татьяна. — Хеллуин. Это же точно как «победа ада» звучит. Потому что переодевания эти именно только с такой целью и затевают, чтобы ад мог на земле победить.
— Не знаю, — говорит Нина. — У нас вон тоже ряженые есть.
— Ну и что в этом хорошего? — говорит Татьяна. — Чем хвастаться-то? Остатки язычества есть и у нас, конечно, но Хеллоуин — это всё-таки другое. Во-первых, массовость явления. Во-вторых, откровенный сатанизм как основная тематика. В-третьих, то, как во всём этом задействованы дети, включая самых маленьких. Одно дело — переодеваться шутами всякими, дурачиться. Тоже ничего похвального, естественно, но в принципе не так уж и страшно, тем более что ни одному нормальному человеку заниматься этим в голову никогда не придёт. Но совсем другой разговор начинается, когда вся страна от мала до велика выряжается в нечисть всякую. Когда по всем телеканалам фильмы ужасов крутят. Когда все книжные магазины романами о нечистой силе и оккультными трактатами завалены. И самос главное — когда детей конфетами и сладостями заманивают на этот гигантский шабаш и заставляют принимать в нем участие.
— Но это же всё просто игра, — говорю я. — И все это прекрасно понимают.
— Запомни, миленький: никто ни в чем ничего не понимает, — говорит Татьяна. — Самая главная задача бесов — это убедить человека в том, что их не существует, что всё это просто невинные шутки.
— Да здесь же почти всё в Бога верят, — говорю я. — Согласно опросам, от восьмидесяти до девяноста процентов американцев называют себя религиозными.
— Ну и что? — говорит Татьяна. — Это только свидетельствует о том, какова цена этой их религиозности. Нормальный человек, который в Бога верит, ни за какие коврижки с нечистыо заигрывать не будет и детям своим никогда этого не позволит.
— А теперь эта зараза ещё и по всем миру расползается, — говорит Илья. — Я когда в Париже был, как раз на Хеллоуин этот попал, так там всё витрины магазинов были скелетами и тыквами увешаны. И в России то же самое происходит. Уже сейчас некоторые в этот день упырямни всякимн выряжаются и по улицам бродят.
— Но есть же и вполне нейтральные наряды, — говорю я. — Зайчик там, котёнок, ковбой, принцесса.
Татьяна ничего не отвечает и смотрит на меня так, как обычно смотрят на совсем ещё неразумных малолеток. Доказывать им что бы то ни было — бессмысленно, спорить — тем более. Если не понимает ребёнок, что нельзя пальцы в электрическую розетку совать, то, сколько ни говори ему, что его током стукнет, он, пока самолично в этом не удостоверится, всё равно не поверит.
— Ну ладно, — говорит Нина, явно пытаясь разрядить обстановку. — Второе нести?
— Подожди, — говорю я. — Мы ещё салаты не доели.
— Так доедайте быстрее, — говорит Нина. — Пережарится же всё.
В этот момент в комнату входит Игорь и, поздоровавшись с нами, направляется прямо к Диме. Наклонившись, он что-то шепчет ему на ухо. Дима кивает и поднимается с места.
— Ну ладно, нам пора, — говорит он. — Желаю хорошо повеселиться.
— Ты куда? — говорит Нина.
— В «Эдеме» маскарад по случаю Хеллоуина, — говорит Дима. — Я же тебя ещё неделю назад предупреждал. Ты что, забыла? Я и костюм приготовил уже.
— Иди-ка сюда, — говорит Нина и за рукав вытаскивает своего старшего сына на кухню.
Поскольку я сижу прямо рядом с ведущей туда дверью, мне прекрасно всё слышно. Я знаю, что подслушивать нехорошо, но что же мне теперь, уши затыкать? К тому же с их уходом в комнате воцаряется неловкое молчание, и, похоже, их разговор слышу не только я один.
— Ты что, с ума сошёл? — раздается с кухни шёпот Нины. — Оля же специально ради тебя приехала. Я ей столько всего про тебя рассказывала. А ты уходишь.
— Hy, не нравится она мне, мам, — тоже шепчет Димка. — Ну что я могу поделать?
— Да, — как можно громче говорю я, стараясь заглушить доносящиеся с кухни голоса. — Зарецкие всех сегодня в «Эдем» приглашали. Говорят, там что-то совершенно невероятное будет. До двух тысяч человек ожидается, и наших, и америкосов, и все в маскарадных костюмах.
— Да? — говорит Игорь. — Интересно.
— А ты же их, кажется, знаешь? — говорю я.
— Зарецких? — говорит Игорь. — Знаю немного.