Брайтонский леденец
Шрифт:
– Ну да, я даже когда-то пел в хоре, – признался Малыш и вдруг тихо запел своим ломающимся мальчишеским голосом: – «Agnus Dei qui tollis peccata mundi, dona nobis pacem».
В его голосе звучал целый потерянный мир: светлый угол под органом, запах ладана и накрахмаленных стихарей и музыка. Музыка, безразлично какая: «Agnus Dei», «прелестна на взгляд, так сладко обнять», «свищет скворец возле нашей тропинки», «credo in unum Deum», – всякая музыка волновала его, говорила ему о чем-то таком, чего он не мог понять.
– Ты ходишь к
– Иногда, – ответила Роз. – Это зависит от работы. Большей частью бывает так, что если я иду к мессе, то совсем не высыпаюсь.
– Мне наплевать, что ты там делаешь, – резко сказал Малыш. – Я-то не хожу к мессе.
– Но ведь ты веришь, правда? – взмолилась Роз. – Ты веришь, что Бог есть?
– Конечно, есть, – ответил Малыш. – Что еще может там быть, если не Бог? – продолжал он презрительно. – Ведь это единственное, что, возможно, имеет смысл. Эти атеисты, они ничего не знают. Конечно, есть ад, геенна огненная и вечное проклятие, – сказал он, глядя на темную бурную воду, на молнии и фонари, качающиеся над черными сваями Дворцового мола, – конечно, есть адские муки.
– И рай тоже, – тревожно сказала Роз.
Дождь лил, не переставая.
– Может быть, – ответил Малыш, – может быть.
Малыш промок до костей, брюки прилипли к его худым ногам; он поднимался по длинной, не покрытой дорожкой лестнице к себе в комнату в пансионе Билли. Перила шатались под его рукой, и, когда он открыл дверь и увидел, что все ребята здесь и курят, сидя на его медной кровати, он гневно крикнул:
– Когда же починят перила? Ведь это опасно. В конце концов, кто-нибудь свалится.
Шторы не были опущены, и за закрытым окном, на фоне серых крыш, доходящих до самого моря, полыхали последние молнии. Малыш подошел к своей кровати и смахнул с нее крошки булки с колбасой, которую ел Кьюбит.
– Что это тут, – спросил он, – собрание?
– Да неладно со взносами, Пинки, – ответил Кьюбит, – двое не заплатили. Бруер и Тейт. Они говорят, что теперь, раз Кайта не стало…
– Давай порежем их, Пинки? – предложил Дэллоу.
Спайсер стоял у окна и смотрел на грозу. Он промолчал, глядя на молнии, разрывающие небо.
– Спроси Спайсера, – ответил Малыш, – он последнее время что-то много раздумывает.
Все обернулись и посмотрели на Спайсера. Спайсер сказал:
– Может, пока что не надо так нажимать. Вы же знаете, многие ребята смылись, когда Кайта убили.
– Давай, давай, – сказал Малыш. – Послушайте-ка его. Таких, как он, называют философами.
– Ну что ж, – сердито возразил Спайсер. – Есть свобода слова в этой шайке или нет? Потому они и смылись, что не могли себе представить, как это такой шкет будет управлять всей лавочкой.
Малыш сидел на кровати и смотрел на него, засунув руки в мокрые карманы. Один только раз он вздрогнул от озноба.
– Я всегда был против убийства, – продолжал Спайсер. – Мне наплевать, пусть все это знают. На что нужна месть? Подумаешь, благородство какое!
– Ты просто злишься и трусишь, – сказал Малыш.
Спайсер вышел на середину комнаты.
– Слушай, Пинки, – сказал он. – Будь благоразумен. – Он обратился ко всем: – Будьте благоразумны.
– А ведь кое в чем он прав, – неожиданно вставил Кьюбит. – Нам повезло, что все мы так выскочили. Незачем привлекать к себе внимание. Лучше на время оставить Бруера и Тейта в покое.
Малыш встал. К его мокрому костюму прилипло несколько крошек.
– Ты готов, Дэллоу? – спросил он.
– На все, что ты скажешь. Пинки, – ответил Дэллоу, улыбаясь, как большая преданная собака.
– Куда ты идешь, Пинки? – спросил Спайсер.
– Хочу сходить к Бруеру.
Кьюбит сказал:
– Ты ведешь себя так, как будто мы убили Хейла в прошлом году, а не на прошлой неделе. Нам надо быть осторожными.
– Это дело конченное, – сказал Малыш – Вы слышали заключение суда. Он умер своей смертью, – добавил он, глядя в окно на затихающую грозу.
– А ты забыл об этой девчонке из кафе Сноу? Из-за нее нас могут повесить.
– Девчонку я беру на себя. Она ничего не скажет.
– Ты женишься на ней, что ли? – спросил Кьюбит. Дэллоу засмеялся.
Малыш вынул руки из карманов и сжал их так, что побелели костяшки.
– Кто говорит, что я женюсь на ней? – спросил он.
– Спайсер, – ответил Кьюбит.
Спайсер попятился от Малыша.
– Слушай, Пинки, – сказал он, – я подумал об этом только потому, что тогда она стала бы безопасной. Жена не имеет права давать показания.
– Мне не нужно жениться на этой никудышной девчонке, чтобы сделать ее безопасной. Как нам сделать безопасным тебя, Спайсер? – Он провел языком по сухим потрескавшимся губам. – Если для этого достаточно полоснуть бритвой…
– Это была просто шутка, – вмешался Кьюбит. – Не надо принимать это всерьез. Ты шуток не понимаешь, Пинки.
– Ты думаешь, это было бы забавно, а? Чтобы я женился, да еще на такой паршивой девчонке? Ха, ха, – засмеялся он каркающим смехом. – Придется мне кое-чему научиться. Пошли, Дэллоу.
– Подожди до утра, – сказал Кьюбит. – Подожди, пока вернутся остальные ребята.
– Ты что, тоже дрейфишь?
– Ты вот не веришь, Пинки. Но мы должны действовать полегоньку.
– Ты со мной, Дэллоу? – спросил Малыш.
– Я с тобой, Пинки.
– Тогда пошли, – сказал Малыш.
Он направился к умывальнику и открыл маленькую дверцу, за которой стоял ночной горшок. Он пошарил за горшком и вытащил тоненькое лезвие, такое, каким женщины подбривают себе брови, но с одного края затупленное и обернутое изоляционной лентой. Он сунул его под длинный ноготь большого пальца, единственный ноготь, который не был у него обкусан, и натянул перчатку.