Брайтонский леденец

Грин Грэм

На широкую ногу… Это звучало как обвинение, как напоминание о медной кровати в пансионе Билли, о крошках на матрасе.

– Ты что, думаешь, я конченый человек? – спросил Малыш.

– Послушай моего совета, Пинки, объединись с Коллеони.

Вдруг Малыш взмахнул рукой и полоснул лезвием бритвы, спрятанным у него под ногтем, по щеке Бруера. Хлынула кровь.

– Не надо, – крикнул Бруер, – не надо! – Он попятился к буфету, уронив коробку с печеньем. – У меня есть защитники. Поосторожнее. У меня есть защитники.

Дэллоу опять налил виски

Бруера себе в стакан.

– Посмотри-ка на него, – сказал Малыш, указывая на Бруера. – У него есть защитники.

Дэллоу плеснул в стакан содовой воды.

– Может, хочешь еще? – спросил Малыш. – Это я только показал тебе, кто тебя защищает.

– Я не могу платить вам обоим, Пинки. Ради бога, отступись.

– Мы пришли за двадцатью фунтами, Бруер.

– Коллеони выпустит из меня кровь, Пинки.

– Можешь не беспокоиться. Мы защитим тебя.

«Кхе, кхе, кхе», – продолжала кашлять женщина наверху, а потом послышался тихий плач, как будто во сне хныкал ребенок.

– Она зовет меня, – сказал Бруер.

– Двадцать фунтов.

– Я не держу здесь деньги. Пусти меня, я схожу, принесу.

– Иди с ним, Дэллоу, – сказал Малыш. – Я подожду здесь.

Он сел на резной стул с прямой спинкой, какие бывают в столовых, и устремил взгляд на глухую улицу, на урны для мусора, стоявшие вдоль тротуаров, на широкую тень от железнодорожного моста. Он сидел совершенно спокойно, и по его серым, совсем стариковским глазам нельзя было прочесть того, что он чувствовал.

Поставлено широко… У Коллеони дело поставлено широко… Он знал, что никому в банде не мог доверять… кроме, пожалуй, Дэллоу. Это неважно. Никогда не ошибешься, если никому не будешь доверять. С урны для мусора на панель осторожно спустилась кошка: вдруг она остановилась, попятилась назад, и в полутьме ее агатовые глаза уставились на Малыша. Малыш и кошка, не шевелясь, глядели друг на друга, пока не вернулся Дэллоу.

– Деньги у меня, Пинки, – сказал Дэллоу.

Малыш повернул к нему голову и улыбнулся; вдруг лицо его сморщилось, и он два раза громко чихнул. Кашель наверху замер.

– Долго он будет помнить наше посещение, – сказал Дэллоу и добавил с тревогой: – Тебе надо выпить виски, Пинки. Ты простудился.

– Ничего со мной не будет. Я здоров, – ответил Малыш. Он встал. – Не будем терять тут время, уйдем, не прощаясь.

Малыш шел впереди посреди пустынной улицы, между двумя трамвайными линиями. Вдруг он спросил:

– Ты думаешь, я конченый человек, Дэллоу?

– Ты? – ответил Дэллоу. – Да ты что? Ты ведь только начинаешь.

Несколько минут они шагали молча; вода из водосточных труб капала на панель. Потом Дэллоу заговорил:

– Ты что, беспокоишься из-за Коллеони?

– Ничего я не беспокоюсь.

– Коллеони тебе в подметки не годится! – вдруг воскликнул Дэллоу. – «Космополитен»! – добавил он и сплюнул.

– Кайт думал, он занимается автоматами. А выходит – другое. Теперь Коллеони считает, что побережье освободилось. Вот он и выпускает щупальца.

– А он не

боится, что с ним будет то же, что с Хейлом?

– Хейл умер своей смертью.

Дэллоу засмеялся.

– Скажи это Спайсеру.

Они повернули за угол к «Ройал Альбион», и море снова оказалось рядом… начался прилив… какое-то движение, плеск, темнота. Малыш вдруг обернулся и поднял глаза на Дэллоу… Он мог доверять Дэллоу… С чувством торжества и превосходства он дружелюбно посмотрел на некрасивое лицо с перебитым носом. Словно он был физически слабым, но хитрым школьником, который сумел привязать к себе самого сильного мальчика в школе, и тот стал ему беспредельно верен.

– Эх ты, простофиля, – сказал он и ущипнул Дэллоу за руку. Это было похоже почти на ласку.

В меблированных комнатах Билли до сих пор горел свет, и Спайсер ждал их в передней.

– Все в порядке? – спросил он тревожно. На его бледном лице вокруг рта и носа высыпали прыщи.

– А чего ты боялся? – спросил Малыш, поднимаясь по лестнице. – Мы принесли деньги.

Спайсер пошел за Малышом в его комнату.

– Сразу после того, как ты ушел, тебе звонили.

– Кто?

– Девушка, ее зовут Роз.

Малыш сел на кровать и стал развязывать башмаки.

– Что ей нужно? – спросил он.

– Она сказала, что пока вы с ней гуляли, кто-то ее спрашивал.

Малыш сидел спокойно с башмаком в руке.

– Пинки, – проговорил Спайсер, – это та самая девушка? Девушка из кафе Сноу?

– Конечно, та.

– Я подходил к телефону. Пинки.

– А она узнала твой голос?

– А мне откуда знать, Пинки?

– Кто ее спрашивал?

– Она не знает. Она сказала, что передает тебе это, потому что ты просил ее позвонить. Пинки, вдруг шпики уже что-то пронюхали?

– Ну, на это у них не хватит ума, – ответил Пинки. – Может, это кто-нибудь из ребят Коллеони хотел разведать насчет своего приятеля Фреда. – Он снял второй башмак. – Нечего тебе трусить, Спайсер.

– Ее спрашивала женщина, Пинки.

– Я не беспокоюсь. Фред умер своею смертью. Таково заключение дознания. Можешь забыть об этом. Теперь мы должны подумать о другом. – Он аккуратно поставил башмаки под кровать, снял пиджак, повесил его на медный шарик, снял брюки и лег поверх одеяла в трусах и рубашке. – Я думаю, Спайсер, тебе надо отдохнуть. У тебя вид совсем измотанный. Я не хотел бы, чтобы кто-нибудь увидел тебя в таком состоянии. – Он закрыл глаза. – Иди, Спайсер, и успокойся.

– Если эта девушка когда-нибудь узнает, кто положил карточку…

– Она никогда не узнает. Выключи свет и убирайся.

Свет погас, а за окном, как лампа, появилась на небе луна и поплыла над крышами, отбрасывая тени от облаков на меловые холмы, освещая над Уайтхок-Боттом пустые белые трибуны ипподрома, похожие на камни Стоунхенджа, сияя над морем, приливающим от Булони и плещущимся вокруг Дворцового мола. Она освещала и умывальник, и открытую дверцу, за которой стоял ночной горшок, и медные шарики по углам кровати.