Брайтонский леденец

Грин Грэм

– Через полчаса мы вернемся с деньгой, – сказал он, вышел из комнаты, хлопнув дверью, и спустился по лестнице пансиона Билли. Холод от мокрой одежды проникал до самых костей, лицо сморщилось от озноба, узкие плечи вздрагивали. Он бросил через плечо шагавшему за ним Дэллоу:

– Мы пойдем к Бруеру. Довольно будет проучить его одного.

– Как знаешь, Пинки, – ответил Дэллоу.

Дождь перестал; был отлив, и мелкое море отступало вдали от песчаной отмели. Где-то часы пробили полночь. Дэллоу вдруг захохотал.

– Что

это тебя разбирает, Дэллоу?

– Я вот о чем думаю, – ответил Дэллоу. – Ты мировой парень. Пинки. Кайт правильно сделал, что принял тебя. Ты идешь напролом, Пинки.

– Ты молодец, – сказал Пинки, глядя вперед; лицо его передергивалось от озноба.

Они прошли мимо «Космополитена», мимо фонарей, горевших там и здесь на огромной набережной, к башенкам, выделявшимся на фоне быстро бегущих облаков. Когда они проходили мимо кафе Сноу, там погасло последнее окно. Они повернули на Олд-Стейн. У Бруера был дом возле трамвайной линии на Льюис-роуд, почти под железнодорожным мостом.

– Он уже лег спать, – сказал Дэллоу.

Пинки позвонил, не отнимая пальца от кнопки. По обеим сторонам дороги тянулись ряды низеньких, закрытых ставнями, лавочек; по безлюдному шоссе, звеня и качаясь, прошел пустой трамвай с надписью «В парк»; пассажиров в нем не было, кондуктор дремал на одной из скамеек, крыша блестела от ливня. Пинки все держал палец на кнопке звонка.

– Почему Спайсер сказал это… о том, что я женюсь? – спросил Малыш.

– Он просто подумал, что это заткнет ей глотку, – ответил Дэллоу.

– Такие, как она, меня не волнуют, – сказал Малыш, нажимая на кнопку звонка.

На лестнице зажегся свет, скрипнула оконная рама, и чей-то голос окликнул:

– Кто это?

– Это я, – ответил Малыш, – Пинки.

– Что тебе надо? Почему ты не мог прийти утром?

– Мне нужно поговорить с тобой, Бруер.

– Какие это у нас срочные разговоры, Пинки? Неужели нельзя подождать до утра?

– Открывай-ка лучше, Бруер. Ты же не хочешь, чтобы сюда явилась вся банда.

– Старуха ужасно больна. Пинки. Я не хочу ее тревожить. Она заснула. Не спала три ночи.

– Так это ее разбудит, – ответил Малыш, держа палец на кнопке звонка.

Через мост медленно проехал товарный поезд, дым от него заволок Льюис-роуд.

– Отпусти звонок, Пинки, я открою.

Пока Пинки ждал, его пробирала дрожь; он засунул руку в перчатке глубоко в мокрый карман. Бруер отворил дверь; это был тучный пожилой человек в грязной белой пижаме. Нижняя пуговица была оторвана, и из-под куртки виднелся толстый живот с глубоко ушедшим пупом.

– Входи, Пинки, – сказал он, – только тихонько. Старуха совсем плоха. Я с ней вконец измучился.

– Поэтому ты и не заплатил свой взнос, Бруер? – спросил Малыш.

Он презрительно осмотрел узкую переднюю – ящик от устриц, превращенный в стойку для зонтов, поеденная молью оленья голова, на один из рогов которой надет котелок, стальная каска, используемая как цветочный горшок. Кайт мог бы заполучить кого-нибудь побогаче. Бруер только недавно перестал принимать ставки на углах улиц и в барах. Мастер обжуливать клиентов. Нечего было и пытаться вытянуть больше десяти процентов с его выручки.

– Заходите и располагайтесь, – сказал Бруер. – Здесь тепло. Какая холодная ночь!

Даже дома, в пижаме, он оставался притворно веселым. Он был, как надпись на карточке, где помечают ставки на бегах: «Старая фирма. Вы можете доверять Биллу Бруеру». Он зажег газовый камин, включил торшер под красным шелковым абажуром с бахромой. Свет блеснул на посеребренной коробке для печенья, на свадебной фотографии в рамке.

– Хотите рюмочку виски? – предложил Бруер.

– Ты знаешь, я непьющий, – ответил Малыш.

– Ну, так Тэд выпьет, – сказал Бруер.

– Что ж, я могу выпить, – отозвался Дэллоу. Он усмехнулся и сказал: – Вот какое дело.

– Мы пришли за взносом, Бруер, – сказал Малыш.

Человек в белой пижаме нацедил содовой воды себе в стакан. Он повернулся к Пинки спиной и наблюдал за ним в зеркало над буфетом, пока они не встретились глазами.

– У меня что-то душа неспокойна, Пинки, – сказал он. – С тех самых пор, как пристукнули Кайта.

– А что? – спросил Малыш.

– Да вот что. Я все думаю, если ребята Кайта не могут защитить даже… – Он вдруг замолк и стал прислушиваться. – Что это, старуха? – Из комнаты наверху донесся слабый кашель. – Она проснулась, – сказал Бруер. – Мне нужно пойти поглядеть, что с ней.

– Оставайся здесь, – приказал Малыш, – поговорим.

– Ее надо повернуть на бок.

– Кончим, тогда и пойдешь.

Кашель все не прекращался. Было похоже, будто у какой-то машины никак не заведется мотор. Бруер с отчаянием проговорил:

– Будь человеком. Она ведь не знает, куда я девался. Я вернусь через минуту.

– Через минуту мы кончим разговор, – сказал Малыш. – Мы требуем только то, что нам положено. Двадцать фунтов.

– У меня дома нет денег. Честно.

– Ну так пеняй на себя.

Малыш сорвал перчатку с правой руки.

– Это правда, Пинки. Я вчера все отдал Коллеони.

– Господи Иисусе! А при чем тут Коллеони?

Бруер торопливо и с отчаянием продолжал, прислушиваясь к кашлю, доносившемуся сверху:

– Ну, посуди сам. Пинки, не могу же я платить вам обоим. Меня бы порезали, если бы я не заплатил Коллеони.

– Он в Брайтоне?

– Остановился в «Космополитене».

– А Тейт… Тейт тоже уплатил Коллеони?

– Конечно, Пинки. У Коллеони дело поставлено на широкую ногу.