Бразилия и бразильцы
Шрифт:
Мы покидаем тихий Бутантан и возвращаемся в центр города, где жизнь по-прежнему бьет ключом. Впрочем, если осмотреться внимательнее, можно заметить людей, которые не суетятся и никуда не торопятся. Стоит равнодушный ко всему происходящему вокруг полицейский, считающий необходимым выходить из этого сонного состояния только в случае столкновения автомобилей. Застыл неподвижно на авениде Сан-Жоан старик с фанерной рекламой зонтиков фирмы Оливейро в руках, чуть дальше — второй, на его щите — полуобнаженная красотка приглашает прохожих в кинотеатр, где идут фильмы «только для взрослых». Привалившись к стене дома, сидит нищий с протянутой рукой, а рядом — другой, с протянутой коробкой спичек. И не поймешь, перед кем он, пряча унижение и стыд, гримируется этой коробкой: перед прохожими или перед самим собой.
Но ведь у каждого большого города есть свои красоты и свои недостатки, свои дети и свои пасынки. Именно так рассуждают паулисты — патриоты своего города — города, занимающего первое место в Латинской Америке по численности миллионеров и банкротств, по производству автомобилей и по размаху их краж, но количеству телевизионных станций и по числу телевизоров, остающихся каждый вечер выключенными. Города-космополита, приютившего под своими крышами граждан девяноста национальностей. Города-банкира, собравшего в своих сейфах половину богатств страны.
Глава пятая
ГОРЬКИЙ КОФЕ
На тысячу с лишним километров протянулась одна из самых важных бразильских дорог, помеченная на картах номером 116. Она соединяет промышленное сердце страны Сан-Паулу с ее житницей — самым южным штатом Риу-Гранди-ду-Сул. Впрочем, чтобы добраться до степей Риу-Гранди по этой отличной автомагистрали, следует запастись терпением. Бесконечно долго тянутся задымленные сан-паульские пригороды. Этот город никак не хочет выпускать вас из своих границ, и лишь через несколько десятков километров глаз путешественника сможет наконец отдохнуть от унылого однообразия рекламных щитов, заводских корпусов и одноэтажных городских предместий. Автострада карабкается все выше и выше по отрогам Сьерры-ду-Мар, чтобы опуститься к уровню моря лишь в ста восьмидесяти километрах от города — в долине речки Рибейра. Потом снова приходится нажимать на акселератор: шоссе опять ползет вверх. На триста седьмом километре от Сан-Паулу остается позади граница этого штата. Теперь мы едем по территории штата Парана до самой его столицы — Куритибы.
В спорах насчет локомотива и пустых вагонов его обитатели стараются участия не принимать, понимая, что им трудно соперничать с паулистами и кариоками. Однако свое особое мнение о вкладе родного штата в национальную копилку они имеют. Дело в том, что Парана — основной производитель знаменитого, воспетого в стихах и прозе кофе, который вот уже много десятилетий служит символом Бразилии.
Человеку, который не бывал в этой стране, просто невозможно представить себе, какое место занимает в ее жизни кофе. И дело не только в том, что ни один истый бразилец не проживет и двух часов без чашечки этого напитка. Кофе кормит страну. Он приносит ей около половины национального дохода и служит источником существования для миллионов бразильских крестьян. Но если в начале XX века удельный вес Бразилии в мировой торговле кофе составлял восемьдесят пять процентов, то в последние годы он снизился до одной трети. В прошлом веке на плодородных землях Юго-Востока Бразилии, где, кажется, воткни палку и вырастет кофейное деревце, сколачивались головокружительные состояния. В те времена сюда хлынул поток колонистов со всего мира. А кофе все рос в цене, продолжал входить в моду в Европе и США. Плантации расширялись, банковские конторы распухали от денег, и казалось, что этому не будет конца.
Катастрофа пришла внезапно, как тропический ливень. В 1929 году вспыхнул мировой экономический кризис, разрушивший, благополучие бразильских кофейных королей: цены на кофе упали на мировых рынках вдвое. На складах страны скопились его запасы, намного превышающие годовое мировое потребление. Стремясь задержать падение цен, с согласия правительства началось массовое уничтожение этих запасов. Горы кофе обливались бензином и сжигались. Увы, это привело к росту расходов на бензин, который Бразилия покупала за границей на валюту… вырученную от продажи кофе! Тогда попытались бросить в море кофейные мешки, но это стало угрожать массовым отравлением рыбы и вызвало протесты рыбаков. Попробовали сжигать кофе в топках паровозов и электростанций. Однако ядовитый дым отравлял окрестности. Символизировавшее процветание и благосостояние страны «зеленое золото» вдруг стало ее проклятьем.
За три года, в течение которых бразильцы судорожно пытались загнать обратно в бутылку этого свирепого и неукротимого джина, в стране было уничтожено 77 миллионов мешков «черного, как ночь», кофе.
…С тех пор прошло сорок лет. На мировых кофейных рынках у Бразилии появились новые конкуренты (африканские государства) и новые покупатели (Советский Союз, например), не изменилось лишь одно весьма печальное для Бразилии обстоятельство: главным потребителем ее кофе остаются, как и раньше, США, из года в год ведущие хладнокровную игру на понижение цен. В последнее время основные производители кофе — и Бразилия, и Колумбия, и африканские страны — поняли, что роль победителя в кофейной войне уготована отнюдь не для них. Стали раздаваться голоса о необходимости как-то договориться. Американские дельцы, быстро смекнув, что соглашение стран-производителей может обернуться против них, поддержали идею создания Международной организации по кофе (МОК). Янки и здесь не дали себя обидеть: они добились того, что на заседаниях и конференциях организации кофейный гигант — Бразилия стала обладателем трехсот голосов, а Соединенные Штаты получили пятьсот. И хотя трудно признать справедливым такое распределение ролей, многие в Бразилии встретили учреждение МОК со вздохом облегчения, полагая, что худой мир лучше доброй ссоры.
Но «мир» действительно оказался худым. Это был даже не мир, а перемирие, при котором противники не выпускают из рук оружия и боятся повернуться друг к другу спиной.
Впрочем, внешне все выглядело вполне благопристойно. Было решено ежегодно устанавливать для каждой страны, производящей кофе, экспортные квоты, минимальный и максимальный уровень цен. Была определена взаимозависимость между размерами продаж и уровнем цен. Было условлено, что если вдруг цены упадут ниже минимума, то все страны, продающие кофе, сократят продажу до тех пор, пока цены не вернутся к прежнему уровню. Если же цены, наоборот, станут подыматься, каждый участник соглашения получает право выбросить на рынок дополнительную порцию кофе. Появление этих излишков понизит цены до нормального среднего уровня.
Сразу же после того, как был установлен этот порядок, «кофейная война» вспыхнула с новой силой. Каждая страна-производитель стремилась увеличить свою квоту, страны-потребители начали всячески сбивать цены и играть на разногласиях производителей. Соглашение не только не ослабило противоречий, но, наоборот, обострило их.
Мне довелось задавать этот вопрос и государственным чиновникам, и ученым, и рабочим кофейных плантаций, и их хозяевам-фазендейро. Почти все главной причиной кризиса считали кофейную политику Соединенных Штатов: «Если бы они платили нам больше…» Что же касается путей, которые помогли бы выбраться из тупика, то рецепты предлагаются самые различные.
Служащий фирмы «Касике» Элио, сопровождавший меня в поездке по кофейным плантациям Параны, высказался категорически: «Зря мы связались с этими квотами. Продавать надо столько, сколько сможем продать, а не столько, сколько нам разрешат американцы». (В конце концов эта точка зрения восторжествовала: в начале 1973 года страны-производители отказались подчиняться диктату потребителей, и соглашение о квотах и ценах на мировых рынках кофе было, отменено.) Его мнение разделил хранитель одного из громадных кофейных складов, который водил, нас по коридорам между штабелями мешков и показывал: «Здесь лежит еще свежий кофе. Всего три года. Его еще можно было бы продать. А вот тут — уже шестилетней давности. Пора выкидывать».
— Растворимый кофе — вот где настоящий выход! — заявил директор фирмы «Касике» Уго Антонио Себен. — Мы, бразильцы, должны производить его как можно больше. Во-первых, его продажа не ограничена никакими квотами. Во-вторых, для изготовления одного килограмма растворимого кофе требуется три килограмма натурального. Выгодно!
Легко было понять энтузиазм сеньора Себена и его коллеги Рудольфа Кретча — технического директора фабрики «Касике», производящей растворимый кофе. Тогда, в конце 1966 года, когда я брал у них это интервью вместе с коллегами из ТАСС и АПН, фабрика была только что пущена в ход. Уго Себен и Рудольф Кретч водили нас по цехам, увлеченно рассказывая и показывая, как кофейные зерна разных сортов смешиваются, очищаются, прокаливаются, транспортируются, размалываются под электронным контролем без участия человеческих рук. Мы наблюдали, как размолотый в порошок кофе смешивается с кипятком, затем направляется по трубам и разбрызгивается пульверизатором в громадном конусообразном котле. В конечном счете после этих операций получается мельчайший душистый порошок, которой остается только бросить в чашечку горячей воды, размешать и с наслаждением выпить.