Бразильский вояж
Шрифт:
Через час вернулась одна шлюпка с грузом небольших сундуков и мешков с товаром, наверное, ценным, что так его было мало.
Ник ничего не понимал из разговоров матросов, но вскоре они, и он в том числе, бросились поднимать якоря, ставить паруса, а матросы в подошедшей второй шлюпке тихо, но споро разворачивали судно носом, к выходу из гавани.
Ник окончательно затушил фонари, судно при слабом ветре и усилии гребцов в шлюпке, стало вытягиваться на внешний рейд. К утру они оказались там, и можно было заметить, что и второй корабль находится неподалёку и тоже старается подальше отойти от города и порта. До света успели выйти за пределы рейда, подхватили ветер с севера, и суда побежали веселее.
Со стороны ближайшего форта ударила сигнальная пушка, и её выстрел прокатился по тихим водам залива. Стало ясно, что нападение пиратов уже заметили. Капитан пиратов прокричал команду, матросы побежали к вантам и разбежались по пертам[2] реев, распуская дополнительные паруса. Поставили даже артемон[3], который вообще редко растягивали на носу.
Сзади, едва поспевая, тащился третий корабль. Ник догадался, что это захваченный пиратами в бухте. Но он шёл значительно медленнее, и всем стало ясно, что погоня вполне может догнать их.
Однако до полудня не видно было ни одного судна, что попыталось бы пуститься вдогонку. Лишь ближе к вечеру появились два паруса, по виду больших военных судов, которые медленно догоняли. Но даже Нику было понятно, что до темноты погоня не сможет приблизиться даже на три мили.
Тут Ник обратил внимание на висящего вниз головой человека, подвешенного за ребра на нижней рее. То был португалец, раненный и избитый. Он был ещё жив, но уже наступала агония. Никто особо не интересовался им, а Ник с ужасом посматривал на него, не в силах отвести глаз.
Как и надеялись, португальцы не догнали пиратов, и всех их поглотила ночная темнота. Как ни странно, пираты не изменили курс на юго-запад и продолжали двигаться в прежнем направлении. Ожидали, что утром будет велика возможность опять увидеть паруса португальских судов, но их не оказалось. Океан был пуст, и береговая линия на востоке не просматривалась даже с марса.
Оставили по левому борту Мальдивы, пересекли экватор и вышли к островам Чагос. Нику об этом поведал помощник Нол.
— Там мы одни будем и сможем хорошенько отдохнуть перед дальним походом, — сказал он, сменившись с вахты. — Завтра найдём подходящий остров и станем на якоря.
— А что за дальняя дорога, Нол? — несколько испуганно спросил Ник.
— Наши капитаны посчитали, что уже достаточно поиграли здесь, и пора отбыть на родину. Там продадим грузы и товары, и многие из нас смогут начать новую жизнь, Ник. Посмотришь Европу и нашу маленькую страну, Голландию. Не так она уж и плоха, приятель.
А Ник вдруг подумал, что отец не раз говорил о возможности вернуться на Русь из Англии, а теперь он узнал, что эти страны совсем близко друг от друга. Только Англия тоже на островах расположена.
Острова Чагос едва поднимались над морем зелёными шапками, и манили путника султанами кокосовых пальм и прозрачными водами, полными кораллов и разноцветных рыбок, снующих между ветвями странных кораллов.
Флотилия очень осторожно продвигалась к острову Такамака, миновали крошечное скопление коралловых островков Баддам, и наконец, к вечеру вошли в лагуну, где и стали на якоря в ста саженях друг от друга.
— Острова необитаемы, — заметил Нол, приглашая спускаться в шлюпку, следующую на остров в окружении белоснежного девственного пляжа, куда клонились шелестящие пальмы, откуда иногда падали кокосовые орехи.
Половина матросов оставалась на судах, тоскуя о тверди земной. А на берегу тут же поставили палатки и люди разместились в них по собственному почину. Ник со слугой Питом устроились на ночь вместе с Нолом и ещё четырьмя моряками. У входа горел костёр, жарилась только что пойманная рыба, матросы уже попивали кокосовый сок, срубая большими ножами верхушки зелёных орехов.
Ник жалел, что не успел осмотреться после высадки. Ночь наступила слишком скоро — экватор был рядом. Грохот прибоя не умолкал всю ночь, он плохо спал, вспоминал португальцев, на душе скребли кошки. Он побаивался Европы, понимая, что ему, родившемуся здесь, будет трудно перенести холод Голландии. А туда они могут добраться лишь к ихней зиме, и снег с морозом неожиданно стал казаться адом преисподней.
С утра суда стали готовить к вытаскиванию на берег для килевания[4]. Шлюпки сновали от судов к берегу, перевозя грузы и провиант с водой. На острове воду можно добыть, только вырыв колодец, и то она была чуть солоноватой.
Хлынул дождь и матросы с удовольствием бегали под ним голыми, пользуясь возможностью помыться после длительного плавания, когда даже для питья и приготовления пищи воды не хватало. Зато теперь воду пополнили, бочки вымыли и со старой протухшей больше не возились.
Через неделю суда были готовы к кренгованию, и их стали подтягивать к берегу, используя приливные волны и отдыхая в малую воду.
Через месяц с лишним суда закончили очищать от ракушек и водорослей, и теперь надо было стаскивать их в воду, что было не таким уж лёгким делом.
Канатами, шлюпками все матросы впрягались в лямки, и под дружные вопли тащили тяжёлый корпус корабля со всем старанием и рвением, понимая, что без этого им суждено остаться на островах до скончания дней своих.
Целую неделю матросы стаскивали суда в воду. Трофейное даже не стали на берег вытаскивать, как старое и тихоходное. Команды на три судна было явно мало. Его разобрали и построили на берегу, в тени пальм, нечто вроде склада под крышей, где хранили припасы и груз. Дожди теперь лили всё чаще, а солнца становилось все меньше. Но жара от этого не уменьшилась, а стало душно и тягостно от постоянной сырости. Даже костры приходилось разжигать под крышей склада. Лишь меньшее присутствие мошки облегчало жизнь людей. Те уже тосковали по морю и спешили в него выйти.