Бремя колокольчиков
Шрифт:
Общую исповедь, которую о. Пиндосий провёл прямо в центре храма было слышно хорошо и из-за иконостаса. После нескольких положенных молитв и совсем краткого, явно не по книге перечисления грехов, старец обратился со словом к исповедникам:
– Братия и сестры! Что ещё сказать? Книжку эту все видели?
– Видимо, он показал эту самую, про которую настоятеля спрашивал - Ага! Вижу. Много там разных грехов написано? Много про всякие удовольствия, да? И что всякое удовольствия или фантазия есть грех, Так?
Ответом было мычание
– Ну так я вам скажу, что грешен я. Гажу с удовольствием, не в принципе, а в туалете своём деревенском в одно очко. Такое удовольствие испытываю, что иные при соитии не испытывали, что мужики, что бабы. Г решен я?!
Гробовая тишина была ответом.
– Так как, всякое удовольствие грех или не в нём он вовсе?...Ну хорошо, продолжим, тут в книжице этой про помыслы разные много, оно и впрямь, голова много чего рождает, да?
Слушающие снова оживились.
– А я скажу вам: у кого в мыслях и на деле одно, тот либо свят, либо полное говно. Святые есть тут у нас?
Понятно, в ответ опять все затихли.
– Ну и говёных тож не так много, думаю. Ну и что голову морочить, когда она итак заморочена мыслями всякими? Скажу вам: меньше про помыслы думайте, книжки эти дурацкие мне сдайте, я их к себе в сортир унесу и по назначению использую, а у кого дома - сожгите вовсе ; исповедоваться коль хотите, то надо от сердца и головы, а не от всякой байды.
Настоятель в алтаре пылал лицом, глаза он прятал, но что он мог сказать? Не выгнать же старца со службы? За язык его никто не тянул, сам о. Пиндосия зазвал. А это было только присказкой к службе...
Началась литургия, Мирную ектенью возглашал о. Пиндосий, при этом патриарха он помянул без титулов, полностью переделав положенные по Служебнику слова, не на распев, с чувством назвав его болящим и несчастным. Настоятель не выдержал:
– Отец Пиндосий! Под монастырь подведёшь! Как ты о Святейшем патриархе?!
– Не бойся, токмо веруй! Патриарх он и в аду патриарх!
– Улыбнулся в ответ старец.
Надо было видеть лицо несчастного о. Владимира.
На проповеди после Евангелия о. Пиндосий сказал, что ныне празднуется священный союз мытаря и фарисея и что Христос слишком хорошо думает о людях в этой притче, деля их на желающих благодарить и каяться, но это от любви, а не от незнания человека. Я и сам не понял, где старец шутил, где обличал, а где говорил абсолютно серьёзно, но как-то всё вместе это воспринималось удивительно: хотелось не просто служить, а молиться от всего сердца, и, кажется, у многих в храме маска православного прихожанина сошла, обнажив настоящие лица.
На Херувимской старец подошёл к настоятелю и спросил:
– Ты Херувим?
– Что??? Отче... Шутите опять...
– Вот и я нет, что ж мы тут будем тайно изображать? Пойдём, вынесем в центр храма все наши причиндалы и отслужим с народом посередине!
Взгляд о. Владимира выразил
– Нет! Старче! Не дам антиминс, не пойдём в народ, там... Престола нет.... и вообще, в алтаре надо!
– Кому надо, отченька? Мне? Тебе? Богу?
– Спокойно возразил лесной подвижник.
– Ииии... Не начинайте!...
– Как-то даже взвизгнул солидный настоятель прихода.
– Дык а что мне начинать, когда я кончил. Нам не надо, Богу тоже. Тебе надо?
– неожиданно обратился ко мне о. Пиндосий.
Я мотнул головой.
– Видишь, и попу столичному не надо, а людям может быть хорошо, да и нам не плохо будет, вот увидишь. А не хочешь антиминс давать? Так я и без него отслужу, столик там у тебя есть для молебнов, вот на нём и расположусь.
Что делать? Сдался настоятель и вынес антиминс на середину храма на тот самый столик, видимо, ещё во время исповеди по просьбе старца выдвинутый на середину.
Перед символом веры о. Пиндосий решил дать целование всему храму, каждому бывшему в нём.
– Христос посреде нас!
– сказал он очередной бабульке - отвечай: «И есть и будет!» Да?
– Ой, будет ли? Батюшка?
– А куда ж Он денется?!
– улыбался подвижник - Кто это там, в боковом пределе стоит?
– А эту мужики деревенские, другана своего отпевать привезли, им сказали позже приехать, а они уж здесь...
– Мужики!
– громко позвал старец.
Те молчали.
– Что? Нет мужиков-то?
– Да как же нет? Здеся мы...
– Повылезали к центральному пределу небритые и частенько с явного бодуна личности в телогрейках.
– Вот и давайте молиться! Христос посреде нас!
Признаться, я ждал этого момента. Если это только игра, то не пробьёт она эти зачерствевшие души, засмеются или сплюнут - уйдут, ну... или начнётся «дай поп на бутылку»... Но нет, как-то изменились они в тот момент, не просто опешили, тоже лица сквозь маски проступили. С одним с тёмным лицом высоким мужиком о. Пиндосий стоял дольше, даже бил своей тяжолой ладонью по мускулистой шее мужика:
– Слышь! Ты! Не думай даже, хватит, брось! Христос посреде нас!
Потом спели всем храмом Верую, и я почувствован себя, как в танце, нет,
это не была эйфория, потому что радости было не меньше, чем невыразимой глубины грусти. О. Пиндосий читал молитвы Евхаристического канона, громко, на весь храм, меняя текст и добавляя слова, произнеся часть о Троице он добавил: «И что мы про Тебя знаем? А всё говорим...Но Ты прости нас, глупых, и дай Нам разумение». Пожалуй, это всё, что я смог в точности запомнить, ну пожалуй ещё изменение в молитве «сопричти нас стаду Твоему» на «сопричти нас дуракам Твоим».