Бремя тела

Березин Дмитрий

Ксения взяла чашку и сделала глоток. Страхи как рукой сняло, а голос Вероники Петровны стал звучать еще ближе, но совсем тихо, так, чтобы ее слышала только Ксения и никто другой.

— Я знаю, ты сопротивляешься страху. Внешний это страх или внутренний, я пока понять не могу. У тебя есть способность видеть и чувствовать то, что не видят и не чувствуют другие. Только ты не умеешь всем этим пользоваться и ждешь, когда умение само придет. Впрочем, постой, я, кажется, поняла. Ты не принимаешь эти свои способности, веришь лишь в то, что это полнейшая ерунда, чья-то выдумка. Ничего себе выдумка, Ксения! Разве такое выдумывают? Просто задай себе этот вопрос, задай спокойно, не нервничай и не настраивай

себя на то, что это чушь. Наверняка тебе говорили об этих способностях, обычно они передаются через поколение. Ничего такого, конечно, в них нет, но ты впускаешь в себя больше, чем другие люди. Но это в тебе выражено гораздо больше, чем в тех людях, что посещали меня до тебя. Поверь мне, гораздо больше, а людей я повидала на своем веку немало.

«Все совпадает, — подумала Ксения. — Будто я сейчас на кухне с бабой Ларой сижу, а не с этой женщиной. Вероника Петровна даже говорит как баба Лара, с каким-то придыханием. Только у бабы Лары мы всегда пили чай, а здесь кофе с чем-то пряным. Стоп, Ксения, у бабы Лары чай был тоже не простым, а с чабрецом. Что это обозначает?»

В своих размышлениях Ксения не заметила, как Вероника Петровна перестала говорить. Она сидела и смотрела на нее. Сложно даже предположить, как долго это продолжалось. Если бы это происходило на улице, в кафе, в парке или еще где-нибудь, где есть посторонние люди, то они точно бы почуяли неладное. Сидят друг перед другом женщина и девушка, глядят друг на друга, но словно забыв о происходящем.

— Ты все поняла? — спросила Вероника Петровна.

Ксения вздрогнула и осмотрелась по сторонам.

— Да, поняла, почти все совпадает.

— Теперь твоя очередь рассказывать, — Вероника Петровна скрестила на груди руки и приготовилась слушать. Ее лицо не выражало никаких эмоций: ни внимания, ни тревоги, ни озабоченности, ни жалости, ни сочувствия.

— Понимаете, я не совсем верю в свои какие-то способности. Но меня беспокоит несколько иное. Я вижу темное пятно. Оно обычно бывает в комнате на потолке, но я его видела и в душевой, и в кафе. Это продолжается около года уже, я к нему привыкла. Только боюсь я его. Не знаю, что оно означает. Но я заметила, появляется оно, когда кто-то рядом говорит о… любви… ну, вы понимаете… о любви…

— О сексе? — удивилась Вероника Петровна.

— Да, — слегка дрожа, ответила Ксения.

Она готова была расплакаться. И от стыда, она ведь сама начала обсуждать эту тему, и от неловкости, и от непонимания дальнейших своих действий. Ксения слишком боялась быть откровенной в таких вещах с кем-либо, неважно с кем — с подругами, с мамой, с сестрой, просто со знакомыми ей людьми.

— И что в этом такого? — Вероника Петровна пожала плечами. — Не вижу никаких причин для стеснения.

— Но…

— Но? — Вероника Петровна повысила голос и привстала. — Не хочешь ли ты сказать, что ты, ты девственница? Теперь я все понимаю, теперь все собирается по кирпичикам, картина проясняется. Девочка моя, ты не только не принимаешь свои способности, свое духовное, но и сопротивляешься сама себе, своему телесному началу. И на что ты после этого надеешься? Ну, отвечай, ты девственница, да?

— Да, — сдерживая комок в горле, после некоторых колебаний ответила Ксения.

Вероника Петровна рассмеялась. Ее смех был несравнимо более громким, чем ее голос, даже оглушительно громким. Ксении казалось, что ее смех обволакивает ее и проникает вовнутрь, в глазах потемнело, как темнело всегда, когда разговоры и мысли про секс переходили некоторые границы. Границы, которых на самом деле не существовало, их выставила для себя сама Ксения. А Вероника Петровна стояла и продолжала смеяться. Баба Лара тоже смеялась над многим, о чем ей пыталась рассказать Ксения, но смеялась совсем беззлобно, по-доброму. Хотя, может,

это Ксении лишь казалось?

— Что ты творишь, девочка! Что ты творишь! Ответь мне, сколько тебе лет? Двадцать, небось, уже?

— Девятнадцать, — сквозь слезы ответила Ксения.

— Прекрасно, девятнадцать. Вроде умная девочка, в институте учишься, впечатление деревенской простушки или зацикленной сектантки не производишь. Скажи мне, чего ты ждешь?

— Любви жду! Неужели вам никогда не хотелось любви, никогда не хотелось избавиться от этих грязных мыслей — про секс и про все остальное? У всех на уме один секс, а мне хочется думать только о настоящих чувствах. Ведь скажите, бывает такое, настоящее чувство, любовь, а не когда о тебе думают грязно и только примериваются, как побыстрее затащить в постель.

— Нет, ты только с виду большая девочка. На самом деле ты ребенок, испуганный и глупый ребенок. Веришь во всякие сказки, а не в то, что тебе говорят. Даже на свои ощущения плюешь, игнорируешь их. А потом спрашиваешь, что за черная субстанция тебя преследует, откуда она, зачем да почему. Начинаешь копаться в себе, спрашиваешь, узнаешь, читаешь что-то, лазаешь по интернету, по книгам, подругам намекаешь. Так все было? Надеюсь, я не ошибаюсь?

Ксения ничего не ответила, только отвернулась к окну. Там было темно. Единственным пятном света был фонарь вдалеке, должно быть под аркой, ведущей из второго двора в первый. Уже совсем стемнело. Даже было не понять, идет дождь или прекратился. Ксения была полна решимости поплакать, а потом встать и уйти, ничего не говоря.

— Знаешь, пора тебе как следует озаботиться своей личной жизнью, а не думать только об учебе и о принце с призрачным счастьем, которое он, возможно, принесет. Не стоит ждать принца, сейчас не тот век! Принцы сами думают частенько только о том, где бы им подцепить хорошенькую девочку, такую как ты, поиметь ее как следует и на следующее утро не вспомнить даже ее имени. Тебе надо сбросить это бремя, которое ты сама же навесила на свое тело, бремя того, что оно неприкосновенно. Это всего лишь тело, это не душа.

— Но я так хочу. Я думала, это правильно!

— Если бы это было правильно, — Вероника Петровна покачала головой и показала на Ксению указательным пальцем, — то ты бы не задавала себе вопрос, правильно это или нет. Ты бы просто жила, все шло бы своим чередом, и ты не видела бы всякие непонятные штуки. Я тебе, девочка, честно скажу, такие возможности, как у тебя, я вижу впервые. Люди с такими возможностями ко мне никогда не приходили, видимо, все решали сами. А ты нужных выводов не сделала. Пойми, эта субстанция, эта энергия, которую ты видишь, просто хочет свести тебя с ума, если ты так и будешь продолжать делать вид, что в твоей жизни нет секса. Это твоя сила, и эта сила пытается исправить ту реальность, в которой ты живешь. Ты отвергаешь свои возможности, не считаешься с ними, и они преподносят тебе сюрприз за сюрпризом, они просто издеваются над тобой. Ты не замечала этого?

От волнения Ксения принялась грызть ногти. Вероника Петровна не сводила с нее взгляд. Ксении не хотелось отвечать, но все же она вынуждена была это сделать:

— Замечала, но ведь такого быть не может. Если вы говорите, что это моя сила, то она, вернее, я сама с собой так не могу поступать!

Вероника Петровна снова засмеялась. Ксении этот смех казался неуместным, унижающим, если не сказать больше — уничтожающим. Но перед глазами Вероника Петровны видела девушку. Нет, не Ксению, но похожую на нее. Немного помладше, с такими же испуганными глазами, не понимающую, что происходит. Эту девушку звали Вероника, и она еще училась в школе. В зеленом вязаном свитере, потертых индийских джинсах, до крайности наивная и свято верящая в настроенность мира и всех вокруг против себя.