Бремя
Шрифт:
— Послушай меня, Несса. Я знал Эрику с детства. Она была больна двадцать лет. Вся ее долгая болезнь протекала на моих глазах. Ты знаешь, что мы были друзья, что она была мне почти, как сестра. И я любил ее, как сестру. И я тебе могу сказать честно, что никогда не видел ее такой счастливой, какой она была с тобой, в дружбе, какую ты ей дала.
— Тогда почему... она ушла? Почему они все уходят? — и Несса заплакала, закрыв ладонями лицо.
Он обнял ее совсем, как ребенка.
— Ш-ш-ш, милая моя, я не уйду, никогда не уйду, слышишь? Что бы ни случилось, всегда буду с тобой... Веришь мне?
* * *
Выпадали все же дни, когда, усыпив на время совесть, Ванесса принимала новую жизнь как неизбежность и старалась, и иногда это ей удавалось, не думать ни о чем, кроме текущих событий. После рабочего дня Артур каждый вечер возил ее куда-нибудь —
Однажды, ужиная в уютном припортовом кафе, они встретили приятеля Артура студенческих лет, бывшего финансового брокера, бросившего свою доходную профессию и уединившегося в горах, чтобы писать книги. Еще ни одна не была написана, но несостоявшийся финансист, по-видимому, прекрасно вживался в роль состоявшегося писателя: говорил, растягивая гласные, носил трехдневную щетину, широкое бежевое пальто с шелковым шарфом вокруг шеи, и все в нем выдавало желание быть воспринимаемым в качестве творческой личности и ни в каком другом.
— Какими судьбами здесь? — приветствовал он Артура громогласно.
Артур слегка смутился, они не были очень близки в колледже по причине абсолютной разности в характерах и интересах, но, подавив неудовольствие и некоторое смущение, представил приятеля Ванессе.
— Познакомься, Несса — это Майкл, мой давнишний приятель. Кстати, русский. Приехал в Америку еще подростком. Майкл — это Ванесса... — и не смог добавить ничего больше.
— Очень приятно, — вглядываясь в Нессу с нескрываемым любопытством, уже вкрадчивым голосом сказал Майкл. — Так вы — тоже русская? Ну, конечно! Вижу, вижу. Русских женщин ни с кем не спутаешь. Недавно из России?
— Я — русская, но... кажется, давно не была в России, — ответила она, вдруг смешавшись, только одними пальцами касаясь большой, горячей, как угли, протянутой руки. Как тяжело даются ей новые знакомства...
— «Кажется?» — засмеялся Майкл. — Это просто классно. Мне тоже кажется, что вы очень милы...
— Спасибо, — и она улыбнулась.
Артур заметил, что улыбка была вымученной, и пожалел, что привел ее в этот ресторан: надо бы было найти место поспокойнее.
— Ну, что будем пить? Я угощаю, — предложил друг.
Мужчины заказали виски для себя и красное вино для леди.
Майкл начал рассказывать о своем начатом романе и о жизни в горах. Говорил он все-таки с легким акцентом, наверное, в узком кругу русский оставался его основным средством общения, и буквально не спускал с Ванессы глаз. Артур наблюдал за приятелем с досадой, и чувство новое, раньше не испытанное, — ревность и стыд за эту бесконтрольную и беспочвенную ревность — овладевали им.
— Представьте, это совершенно иная жизнь. — говорил Майкл возбужденно. — Там воздух таков, что его можно пить. Трех часов сна достаточно, чтобы чувствовать себя бодрым целый день. И невероятная тишина. А здесь все подключены к высоковольтному напряжению. Я уже отвык от этого. Неудивительно, что депрессия в Нью-Йорке — чуть ли не эпидемическое заболевание. Я сам был на очереди, но вовремя удалился и нисколько не жалею. Вы должны обязательно приехать ко мне, хотя бы на несколько дней. Как вы на это смотрите, Ванесса?
— Сейчас много работы, но спасибо, мы как-нибудь обязательно выберемся.
У Артура вдруг потеплело на душе от так естественно прозвучавшего «мы», и ревность сразу прошла. Как они были теперь важны для него — эти мелочи, то, каким тоном она говорила, какие слова использовала, какие жесты — он придавал им значение, из них складывалась для него теперь его внутренняя жизнь.
— У меня там иногда собирается небольшое русское общество, — продолжал Майкл, осушив рюмку залпом и не закусив, — иммигранты, визитеры, прочая занимательная публика, вам будет интересно. Нельзя отрываться от своих корней.
— Наверное, мы приедем в ближайшие выходные, я давно не бывал в тех местах... — согласился Артур, подумав о том, что Ванессе, может, и в самом деле, поездка будет на пользу.
Они заговорили о бывших друзьях, Майкл знал все обо всех, и Артур делал вид, что слушал, думая о своем и держа Нессу за руку, будто боясь, что она внезапно исчезнет, испарится, как облако. Она встала, извинилась: «Я оставлю вас ненадолго». И он сразу погрустнел, отпуская ее нехотя.
— Изумительная женщина! — выдохнул Майкл, когда Ванесса ушла. Он уже слегка опьянел и начинал говорить все возбужденнее и громче.— Вот такую красоту ценю больше всего. Такая красота, как нераскрытый цветок. Ничего на показ, все — внутри. А внутри! О, что там внутри! Ты давно с ней знаком?
— Не так давно… — Артуру было неприятно отвечать на вопрос, неприятны были реплики и восторги Майкла, неприятно даже было говорить о Нессе в третьем лице.
— Ну счастливчик. Какие глаза! Чего бы я ни сделал для такой женщины, все бы сделал, возможное и невозможное. У тебя с ней серьезно?
Артур ничего не ответил и попросил у официанта счет:
— Извини, нам пора...
— Да нет же, как так? — расстроился Майкл, — сто лет не виделись... Посидим еще. Ну, что за спешка, какая может быть спешка в субботу вечером.
— Нет, в самом деле — нам пора, — твердо сказал Артур.
Несса уже вернулась и только кивнула Майклу на прощанье:
— Рада была встрече.
— Да нет же, это я невыразимо рад. Позвоню в ближайшие дни, у меня где-то сохранился твой домашний номер. Ты все еще там?
Артур сделал вид, что не расслышал, и они вышли.
Он молчал всю обратную дорогу, лицо его, обычно легкое и раскрепощенное, отяжелело и напряглось.
«Зачем я мучаю его? — спрашивала себя Ванесса, наблюдая за ним. — Действительно, что я могу ему дать? Но... и без него теперь не могу. Просто не выживу здесь без него. Какая же все-таки я эгоистка, какая низкая женщина, но, кто бы на моем месте поступил иначе?».
Они приехали в город поздно, было уж около двенадцати, он привез ее на квартиру, быстро и смущенно попрощавшись, вернулся к себе и потом ходил по комнате взад — вперед всю ночь напролет, не зажигая ламп. Что же случилось? Почему так быстро он принял такое серьезное решение? Что ему, в сущности, известно о ней? Знает ли он ее настоящие мысли, чувства? Нечто постоянно меняющееся и неясное угадывал он в ее внутреннем мире — некий переливчатый перламутр эмоций, но ничего конкретного, ничего определенного, действительно, о ней не знал. Он отдавал себе отчет, что любовь его была слепа и для холодного ума выглядела, может, даже безумной, но это была его любовь, это была та любовь, на которую он был способен и которую искал много лет — неспрашивающая, несравнивающая, невзвешивающая плюсы и минусы, а возвышающая и жертвенная. Не ему нужна была жертва, он искал ту, для которой мог бы и желал бы жертвовать сам. Ему было чем делиться и что отдавать, и, когда в первый раз встретил Ванессу в доме миссис Харт, сразу же осознал, что почел бы за счастье отдавать именно ей все, что имел и чем обладал. «Не вижу ничего между тобой и той женщиной общего», — как-то обмолвилась мать, и тогда он ушел резко, не ответив, едва сдержавшись, чтобы не выплеснуть впервые накатившее к матери раздражение. Но отцу-то все равно, хотя нет, и отцу не все равно. Он тоже что-то пренебрежительное сказал в Нессин адрес. Они все считают ее недостойной их, недостойной его. Неподходящей парой. А он только и делает, что думает о ней. Думает о всех мелочах, связанных с нею, думает даже о том, чтобы, выходя на улицу в слякотный день, она не промочила ног, потому что сам не мог терпеть промокших ног в сырую погоду. А для них, даже для его матери, — она лишь случайная странная женщина. Душевнобольная. Чужая, без рода и племени, без прошлого, живущая на подаяние одного дня... И в самом деле, кто бы мог так жить? Только сумасшедшая... Кто же она на самом деле? А может, решение вовсе и не принято? Может, это все только — ночь, луна, наваждение, в придачу та неприятная встреча с Майклом — и при мысли о бестактности своего старого приятеля и о его комплиментах в адрес Ванессы опять ревность уколола его. Завтра, может, эта безумная идея о женитьбе, рассеется, как мираж, покажется невозможной, даже нелепой. Но все эти «отступные» не работали, потому что в глубине души он осознавал, что «завтра» уже было вчера, и в предыдущий день, и во все дни или часы, когда он не виделся с ней и каждый раз ощущал воспаленную пустоту внутри и непреодолимую потребность искать ее, бежать к ней и уберечь — от чего, сам не знал толком, — от ночных кошмаров, от простуд, от безденежья, от непосильной работы, от душевных переживаний, наконец, и сердцем знал, что устраниться, жить вне присутствия этой женщины уже не сможет ни за что. Он отдавал себе полный отчет в том, что любил ее, любил сильно, страстно и нежно, любил безоговорочно, и, если бы завтра выяснялось, что она преступница, воровка или аферистка, это все равно ничего бы уже не изменило в его чувстве к ней.