Бреслау Forever
Шрифт:
Мариола спросила:
— А есть такая пивная, где бы вас не знали?
Тот ответил:
— Наверняка какая-то имеется. Вроцлав — чертовски большой город, и он такой… развлекательный. — Он улыбнулся, раздевая собеседницу взглядом. Мариола поняла, что он у нее на крючке. Она знала это со всей своей женской уверенностью. Она точно соответствовала его типу.
— Я бы хотела поговорить о вашей книжке «Бреслау… как-то там».
— Вы сразу же к делу.
— Ну, потому что вы глядите исключительно на мою грудь.
Тот рассмеялся и поднял глаза.
— Вы весьма интеллигентны.
— Только лишь по той причине, что вижу, куда вы пялитесь?
Тут Земский начал смеяться уже от всего сердца.
— Ну, я впечатлен.
Тогда она раскрыла декольте платья, чтобы фантаст мог увидеть практически все.
— Глядите. Так лучше?
— Вижу, что в «Фактах и Фото» работают исключительно профессионалы. А поскольку вид замечательный, то отвечу на все ваши вопросы.
— Нам это и нужно. — Она поправила платье, чтобы перспектива не была слишком уж обещающей. — Откуда у вас появилась идея этого романа? Я опять же про «Бреслау как-то там».
— А пожалуйста. На всякой встрече с читателями, когда меня об этом спрашивают, я всегда говорю: «Врррррр!» Я не знаю, откуда у автора появляются идеи. Честное слово, не знаю.
— Но почему вы взялись именно за эту тему?
— Скорее всего, это из каких-то полицейских актов. Пару лет я снимал сериал про полицию.
— Знаю, знаю.
— Уууу… Пани и вправду хорошенько подготовилась. — Он вернулся к вопросу: — Из документов много не вычитаешь. Там сплошная фигня.
— Тоже знаю. Сама читала несколько.
— О, я и в самом деле впечатлен. — Он выпил «бешеного пса» и занялся пивом, потом закурил. — Это было случайно. Я встретил некоего Рихарда Кугера, инвалида войны, без руки и без ноги. Он счастливо проживал в ФРГ, как тогда ее называли, с дамочкой, которая о нем заботилась. У него даже была машина, которую можно было водить, не имя половины конечностей. В общем, жил.
— Ладно, теперь к делу.
— Именно. Особо понять друг друга мы не могли, потому что я по-немецки знаю с десяток слов, он по-польски еле-еле. Но вот его женщина была полькой, ее туда забрали на принудительные работы, но ей не хотелось возвращаться в коммунистический рай, для того и пристроила инвалида, поскольку пенсия у него была высокая. Жилось им нормально, они, похоже, даже полюбили друг друга.
— А если вернуться к сути? — перебила его Мариола.
— Ага, именно она и перевела мне всю его историю. Так вот, Кугер и Грюнвальд…
— Может, Грюневальд? — снова перебила она его.
— Может, — не стал он спорить. — Так я назвал его в романе. А вы откуда знаете?
— Так я ж пишу интервью про вашу книгу.
— Ну да. — Он глубоко затянулся. — Так вот, он рассказал мне невообразимую историю из довоенного Вроцлава, то есть, Бреслау. Какие-то люди взрывались, сгорали или кончали с собой. Всякий раз они окружали себя цветами.
— И что?
— Собственно, ничего. Грюневальда убили в 1945, даже не знаю, кто. А Кугера допрашивали в польской милиции. К нему у них никаких претензий не было, но допрашивали, кстати, как раз по тому делу, в котором люди сами взрывались. У них была похожая проблема. Когда он уже обо всем рассказал, его посадили в поезд на Фатерланд. Ведь он был обычным унтер-офицером уголовной полиции. А мы — не русские, чтобы устраивать им Катынь. Насилия, убийства, мошенничества — он занимался только этим. Крипо не было в списке преступных организаций, так что Кугера на экскурсию в СССР не послали. С другими, как они сами это называют: «изгнанными» он отправился в Германию.
— А это странное дело?
— Оно меня очень интересовало. Поскольку я снимал для телевидения сериал про полицию, мне разрешили ознакомится со старыми документами. Но там мало чего имеется, если не считать описаний смертей, я ничего не узнал.
— А что вас подтолкнуло к написанию книги?
Официант, хотя никто ничего ему не заказывал, принес Земскому суп-гуляш и очередного «бешеного пса». Автор сразу же расправился с «псом» и занялся супом.
— Вам не мешает, что во время интервью я буду кушать? А то позавтракать как-то не успел. Какое жестокое время вы придумали для встречи. Я бы предпочел два часа ночи.
— Мне это совершенно не мешает.
— Тогда я скажу вам одну странную вещь. — Он перемешивал ложкой густой суп и говорил не слишком четко. — Это связано с какой-то странной любовью. Я прочитал дневник Грюневальда. Понятное дело, коллеги помогли с переводом, потому что сам я по-немецки ну, может, слов десять знаю, самое большее — двадцать. Вам не скучно?
— Нет, совершенно. Вы уже рассказывали про десять слов по-немецки.
— Ага. Действительно. Уже повторяюсь. Все те цветы и самоубийства — то были, похоже, наименее важные дела. Сам ведь я не полицейский, а только писатель.
— А что было важным?
— Не знаю. Но каждый, как писал Грюневальд… Каждая из жертв должна была пройти через сложный ритуал, заключающийся в ежедневном совершении одних и тех же действий в строго определенной последовательности. Ну, всякая муть… Завтрак, лицо умывать с мылом, поездка на работу. Ну, вот такие именно мелочи. Вам и вправду не скучно?
— Нет.
— Грюневальд писал о каком-то святилище. Если у вас имеется доступ к полицейским актам, то доберетесь и до святилища.
— Доберусь.
— Только не смейтесь, пожалуйста.
Мариола коснулась его руки, установила физический контакт. Она подсекла его. Писатель явно желал снять девушку, потому начал играть.
— Кажется, имеется в виду гимназия сестер елизаветанок на площади Нанкера. С акцентом на «кажется», — Земский очень симпатично улыбнулся.
— Но почему те странные смерти случались возле нынешнего Народного Зала или Киностудии?
— Простите, пани, но я писатель, а не ясновидящий. А кроме того, смерти не «случаются».