Бреслау Forever
Шрифт:
Грюневальд снова уселся в экипаж. Он приказал вознице купить в киоске последние газеты и везти себя в научный квартал. Ему хотелось проконсультироваться с несколькими профессорами. Сам по себе, он всегда был добросовестным полицейским, поэтому оставил в управлении рапорт, что сегодня на работе его не будет, представил цель и трассу поездки, краткое описание того, что случилось до этого, и поехал дальше.
Экипаж с трудом маневрировал среди толп беженцев из городов, уже занятых беженцами с территорий, которым непосредственно угрожали отряды союзников. Помимо крестьянских повозок,
— Halt!
— Что происходит?
— Мы реквизируем лошадь.
Извозчик чуть не упал с козел. Грюневальд привстал, предъявляя удостоверение.
— Я — офицер полиции. Еду по служебному делу.
— Сожалею, герр офицер, это приказ самого гауляйтера, — объяснял один, а второй уже дергался с упряжью. — Все ненужные для производства лошади должны быть направлены на фронт с целью обеспечения перевозок. А экипаж нам не нужен, — вежливо пояснял первый.
Возница соскочил на землю.
— А я что теперь буду делать?! — крикнул он. — На жизнь я могу зарабатывать только благодаря ей!
— Спокойно. — Фольксштурмист усмехнулся и вынул из кармана блокнот. — И для вас кое-что найдется.
Он явно считал свое нынешнее занятие личной местью за то, что его самого мобилизовали несколько дней назад. И он не мог простить тем, которые до сих пор пребывали «на свободе».
— Фамилия?
— Клемке. Юрген.
Тот быстро записывал, через копировальную бумагу. Спросил адрес и какие-то дополнительные сведения.
— Пожалуйста, — подал он вознице листок. — Вы мобилизованы. Там о вас позаботятся. Теперь вы не будете голодать.
— Но ведь мне уже шестьдесят пять лет!
— Самое подходящее время для первого раза!
Народный штурмовик добродушно улыбнулся. Вылавливание стариков и детей, по-видимому, было тем, для чего он более всего был пригоден. К тому же, это доставляло ему громадное удовлетворение.
— Но я никогда не был в армии!
— Спокойно, натренируют. Не бойтесь. На фронт не отошлют, пока что останетесь здесь, в Бреслау.
Второй фольксштурмист подошел к Грюневальду. Он уже сунул в рот трубку и теперь искал по карманам спички.
— Сожалею, герр офицер, но это приказ самого гауляйтера. Против такой величины не попрешь.
Тут он споткнулся и чуть не упал на Хельгу.
— Прошу прощения, — отскочил он. — Боже, чуть не проглотил мундштук.
Он продул трубку и взялся ее чистить. Снова глянул на Хельгу.
— А вам посоветовал бы спрятать этот нож, иначе наделаете кому-нибудь беды. — Ладно, прибавил он, помолчав, — дальше вам уже придется пешочком.
Они двинулись по полосе зелени. По траве им было идти легко, потому что у них не было никакого багажа. Толпа на остальных четырех полосах становилась плотнее. Ежеминутно все эти люди вообще останавливались. Жара нарастала. У Грюневальда все сильнее резало веки и щипало глаза. В уголках глаз накапливались слезы. Хельга спрятала свой нож в рукаве, словно итальянский мафиози. Но вот лопатку все так же грозно держала в руках.
Внезапно они услышали веселый голос:
— Mein Gott! Альберт Грюневальд со своим новым ассистентом. И что происходит с нынешней полицией?
В тени малорослого дерева с издевательской усмешкой на губах сидел Кугер.
— Что ты здесь делаешь?
— Сижу и ожидаю тебя.
— Откуда тебе известно, что я здесь буду?
— Ой, ты так замечательно положил свой рапорт на столе. Как обычно, скрупулезный до границ возможного.
Грюневальд чуть не взорвался от злости.
— Ты просматривал мои документы?
Кугер скорчил мину типа: «Можете меня ругать, сколько влезет, я самая большая свинья на свете». И одновременно качал головой, как бы говоря: «Это ради твоего же добра». Его мины и жесты были весьма выразительными. Кугер попросту терял время в уголовной полиции. Если бы он выбрал профессию актера, его давно бы уже вознесли на Олимп.
— Я не копаюсь по твоим ящикам. Этот листок лежал на столешнице, я инстинктивно прочитал и…
— И?
— Пришел тебя предупредить.
— Перед чем?
Кугер одной рукой свернул сигарету и закурил. Это заняло какое-то время, в связи с чем Грюневальд повторил свой вопрос:
— Перед чем?
Кугер глубоко затянулся и выпустил дым. Теперь он играл воспитательницу детского сада, которой предстояло перевести маленьких деток через улицу с интенсивным движением. Если, конечно же, была на свете такая воспитательница, которая курила сигареты.
— Я хочу сказать, почему ты до сих пор жив.
Грюневальд онемел. Кугер же неожиданно подскочил.
— О! Газеты! — Он вырвал весь сверток из кармана летнего пальто офицера. — У вас на окраинах еще есть? А в центре уже все вымели.
Он разложил газеты на траве и начал их перелистывать. При этом, читал между строк. Паттон снова напирает, словно шторм, Эйзенхауэр проводит крупный маневр, русские прут так, что даже сведения с фронтов ненадежные — он подозревал, что их выдумывают журналисты вместе с пропагандистами. «Вермахт отступает исключительно ради сокращения длины фронта. У Гитлера в запасе имеется чудо-оружие»…
Ага, у него в запасе только лишь вундершайзе [62] , да и то, лишь в моменты усиления поноса, подумал Кугер. Даже он, прирожденный насмешник, опасался в нынешней ситуации произнести это вслух.
— Такты мне ответишь? — начал сердиться Грюневальд.
Кугер поднял голову.
— Вначале предостережение. Ни в коем случае не иди туда, куда собираешься.
— А какое это имеет значение? Я направляюсь в ученый квартал. За консультацией.
— Ага. — Кугер глянул на вооружение Хельги. — И когда уже схватите одного такого ученого, так сразу лопаткой по голове и ножом по горлу? — Он рассмеялся, потом стал вглядываться в глаза приятеля, не говоря при этом ни слова. Потом, все же, сказал: — Ты идешь на площадь Нанкера.
62
Wunderwaffe = чудо-оружие, Wunderscheisse = чудо-дерьмо (нем.)