Бриганты
Шрифт:
Когда оруженосец заходит во двор, отдаю ему фонарь и отпускаю монаха:
— Всё, можешь идти.
Он не хочет, чтобы его коллеги узнали, кто их предал. Уверен, что его быстро вычислят. В замкнутом коллективе даже мысли на виду.
Я поднимаюсь на стену, занимаю позицию, с которой смогу обстреливать весь двор. Выкладываю на парапет десяток стрел, а колчан с остальными ставлю у ног. Слышу, как в надвратной башне скрипит ворот. Он вдруг начинает вертеться слишком быстро. Подъемный мост падает с грохотом. Будем надеяться, что не сломался. Внизу возятся с внутренними воротами, вынимая деревянные запоры — тонкие бревна, пропущенные в железные петли.
Аббатство начинает оживать. В псарне загавкали собаки. На галерее второго этажа появляется
— Пио!
— Да, — негромко откликаюсь я.
— Что случилось? — спрашивает человек с фонарем, возле которого появляются еще двое.
— Мост упал, — отвечаю я.
— Это не Пио! — догадывается кто-то и начинает вопить: — Измена! Измена!
Я стреляю в человека с фонарем. Мою стрелу опережает болт, который попадает монаху в грудь. Другие болты скашивают тех, кто стоял рядом и выбегающих на галерею. В аббатстве около сотни монахов. Некоторые — бывшие воины, но и остальные неплохо владеют оружием. В четырнадцатом веке без такого умения не выживешь, даже спрятавшись в аббатстве. Во двор непонятно откуда начинают выбегать люди в доспехах и с оружием. Тех, кто с фонарями или факелами, арбалетчики убивают в первую очередь. Остальные не видят, где мы, бегут к воротам, в темноту, где и мы теряем их из виду.
Я слышу, как распахиваются внешние ворота, как стучат конские копыта по подъемному мосту. Вот во двор въезжает всадник с факелом — и тут же получает два болта в грудь. Уронив факел, он валится на плиты, громко звякнув оружием и доспехами о камень. Следом за ним въезжают и забегают другие. Они растекаются во все стороны.
— Сен-Дени! Святой Дионисий! — кричат нападающие, чтобы свои не убили по ошибке.
Мои люди стоят на стенах, ждут, когда закончится сражение. Так мы точно не погибнем от своих. Мы свое дело сделали. Пусть люди Карне де Бретона и Луи де Сен-Жюльена тоже проявят себя. Они разбежались по всей территории аббатства. Отовсюду слышался крики и звон мечей. Сеча идет славная. Видимо, монахам есть, что терять.
Я собираю с парапета стрелы, складываю в колчан.
Ко мне подходит оруженосец Хайнриц Дермонд с фонарем в руке и виновато произносит:
— Ворот не удержали.
— Ничего страшного, — успокаиваю я. — Скажи своим, чтобы оставались в башне до тех пор, пока не рассветет.
— Ага, — облегченно произносит он и уходит в надвратную башню.
К тому времени, когда начало светать, шум боя стих. Я со своим отрядом спустился во двор. Мы прошли мимо храма, двери которого были распахнуты. Внутри кто-то что-то отдирал. Скрежетало так, будто ножницами резали жесть. Пара моих бойцов отправилась помогать святотатцам. Остальные вместе со мной прошли мимо скриптория — каменной башни-библиотеки, дверь в которую тоже была открыта, но внутри было тихо, к трехэтажному зданию, примыкавшему к стене, что напротив главных ворот. Окна были на всех трех этажах, причем на первом такие же большие, как и на верхних. Монахи были уверены в крепости стен, не предполагали, что враг сможет проникнуть внутрь. Крыльцо из трех ступеней вело к массивной деревянной двери с резным орнаментом в виде виноградной лозы.
Дверь открылась, и на крыльцо вышел Луи де Сен-Жюльен с мечом в руке. У меча была золотая гарда. Рыцаря распирало от самодовольства. Я уверен, что захват аббатства припишут ему, а мы с Карне де Бретоном были на подхвате. Два его бойца вели под руки толстого мужчину с седыми волосами, покрытым седой щетиной лицом и кляпом во рту из куска черной материи, а третий нес горящий факел. На толстяке белая льняная ряса, не подпоясанная. Босые пухлые белые ноги напряженно ступали по холодным плитам. Скорее всего, это аббат.
— Здесь поставьте его, — показав на край крыльца сбоку, приказал Луи де Сен-Жюльен.
Бойцы поставили аббата на край крыльца, развернули лицом к командиру.
Луи де Сен-Жюльен переложил меч в левую руку, перекрестился правой, затем переложил меч в правую.
— Господи, прости меня грешного! — произнес он не без иронии и лихим ударом снес аббату голову.
Она, разбрызгивая кровь, покатилась по ступенькам, а потом пару раз кувыркнулась по плитам, пока не замерла на левой щеке. Все это время тело продолжало стоять. Из обрубка шеи хлестала кровь, стремительно пропитывая белую рясу сверху вниз. Вдруг колени резко подогнулись — и аббат завалился вперед и вправо. Крупные брызги упали на ступеньки, начали отсвечивать огонь факела.
— Какой стойкий! — насмешливо бросил Луи де Сен-Жюльен.
Его бойцы угодливо засмеялись. Им нравились понты командира. Будет, что рассказать корешам за кружкой вина.
— Чего стоите, бездельники?! — весело прикрикнул на них рыцарь. — Бегом собирать добычу!
Бойцы опять засмеялись и зашли в здание.
— Аббатство даже богаче, чем я предполагал! — сообщил мне Луи де Сен-Жюльен хвастливо, будто разбогатело оно, благодаря ему.
— Бог услышал наши молитвы и решил наградить за труды наши праведные, — насмешливо предположил я.
— Если мы здесь, значит, так оно и есть, — серьезно произнес Луи де Сен-Жюльен.
Они тут все с полным серьезом относятся к так называемому «божьему суду». Кто победил, тот действует по воле бога, а на стороне проигравшего был дьявол. Даже если проигравшие — аббат и монахи.
Аббатство имело прямоугольную форму. Две длинные стороны и одна короткая были трехэтажными строениями, образующими единый комплекс. Внешние стены были глухими и толщиной три с половиной метра. С четвертой стороны защищала крепостная стена с воротами. Внутри двора стояло несколько зданий: храм, две часовни и скрипторий, который всегда в стороне от остальных построек, чтобы не пострадал от пожара. На первых этажах длинных крыльев располагались хозяйственные помещения. В конюшне стояли шесть верховых лошадей, десять тягловых и два десятка мулов. В псарне громко лаяли и выли дюжина гончих. Почуяли запах смерти. В амбаре, кладовых и погребах съестных запасов было года на три. В среднем крыле на первом этаже располагались кухня и трапезная примерно на полторы сотни посадочных мест. Это были грубо сколоченные, дубовые столы и скамьи, потемневшие от времени. На вторых этажах находились кельи руководителей аббатства и гостевые. Ближе в воротом — большие, с двухъярусными нарами, застеленными соломой, для бедноты, а дальше — маленькие и уютные для знатных. На третьих этажах — монашеские кельи.
Первым делом мы выпроводили из аббатства всех уцелевших монахов, а таковые, к моему удивлению, нашлись. Карне де Бретон сразу послал гонцов к маршалу Луи де Сансерру с сообщением о захвате аббатства Сен-Сальвен. Затем до полудня мы собирали и делили добычу. Большую часть золота и серебра составляла церковная утварь. Никого это не смущало. Как только золотая дароносица или серебряное паникадило попадали в руки солдата, они сразу теряли сакральность, превращались в куски драгоценных металлов. Забрав свою долю лошадей, вместо мулов я взял собак аббата. Мне уступили их со скидкой, потому что командиры других отрядов не увлекались псовой охотой. Я тоже брал гончих не столько для охоты, сколько для охраны. Это были собаки ростом сантиметров семьдесят, крепкие, толстомордые и тупорылые, с выпуклым лбом, длинными тонкими ушами и хвостом, короткой шерстью без подшерстка черной масти с рыжими подпалинами.
Запасы продовольствия придется продать оптом королевским чиновникам, потому что в аббатстве наверняка оставят большой гарнизон. Англичане не смирятся с потерей такого важного объекта. Это вопрос престижа. К аббатствам отношение особое. Их ценят выше, чем крепость или небольшой город.
Дальше мы устроили пир. Вина и еды было вдоволь. В трапезной расположились рыцари, оруженосцы и старые воины. Остальные праздновали победу в других помещениях. Благо места было много. На ночь заперли ворота и выпустили во двор собак. В караул никого не назначили. Только я выделил двух человек, чтобы охраняли часть второго этажа в левом крыле, где ночевал мой отряд.