Бриганты
Шрифт:
Перевозка отряда затянулась на несколько часов. К тому времени часть бойцов успела покемарить. Я разучился спать при первой возможности и в любом месте, а в бытность курсантом умел не хуже этих пацанов. Помню, как-то зимой занесли меня черти на Молдаванку. Дама продинамила меня, так что остался я ночью на улице. Общественный транспорт не ходил, на такси не было денег, поэтому я зашел в подъезд и между вторым и третьи этажами заснул, сидя на деревянной ступеньке лестницы и прислонившись плечом к теплому радиатору.
Утром меня разбудил дедок с тросточкой, который с трудом протиснулся
— Шоб я так спал!
Когда переправились все, уже начало светать. Мы перелезли через полуразрушенную кладку и оказались на вымощенной булыжниками улице шириной метра два, посередине которой, как я и предполагал, пролегала сточная канава. Пошли не таясь. Да и не сильно-то затаишься, когда из каждого двора несется собачий лай. Вышли на улицу, ведущую к воротам, и повернули к ним.
Охрана уже знала о нашем приближении. Из расположенной у ворот сторожки вышли двое в маленьких шлемах-черепниках и кожаных жаках, вооруженные короткими копьями. Опершись на копья, они смотрели на нас, пытаясь сообразить, кто мы такие и куда премся в такую рань. Это были французы. Им даже в голову не приходило, что мы — враги.
— Открывай ворота, — приказал я.
— А кто вы такие? — спросил тот, что стоял ближе ко мне.
— Не твое дело! — произнес я в ответ, приближаясь к нему вплотную. — Поторапливайтесь, нам некогда ждать!
— Сейчас я старшего разбужу, — молвил он.
Я выхватил кинжал из ножен, приставил к его горлу и молвил тихо:
— Не суетись. Будешь вести себя спокойно, останешься жив.
Второго усмирил приставленный к груди меч Ламбера де Грэ.
Хайнриц Дермонд зашел в сторожку и вскоре вытолкал из нее троих заспанных охранников. Они тоже были французами.
— Откройте ворота, опустите мост — и у вас будет возможность завтра поступить на службу к королю Франции, — предложил я. — Или вы хотите сегодня геройски умереть за англичан?
Умирать они не захотели и с удовольствием приняли помощь моих бойцов. Минут через десять Мишель де Велькур поднялся на надвратную башню и помахал знаменем из сюрко, привязанного к копью. Стражников заперли в сторожке. Арбалетчики заняли позиции на городских стенах, а мы, пятеро латников, остались защищать открытые ворота и опущенный, подъемный мост. Впрочем, защищать было не от кого. Из одного дома выглянул мужичок в мятой белой рубахе и босой, полюбовался нами и, зевая, начал открывать ставни. Судя по деревянному силуэту кувшина, который свисал с шеста над ставнями, это была то ли гончарная мастерская, то ли лавка по продаже гончарных изделий.
Первым проскакал через ворота Луи де Сен-Жюльен. Он на скаку помахал мне мечом и полетел со своим отрядом дальше, до места, где находилась казарма гарнизона. Карне де Бретон сперва поскакал по улице след за ним, а потом повел свой отряд влево, чтобы захватить капитана Луи де Арктура, который жил у любовницы, богатой вдовы-купчихи. Гийом де Бурд повернул налево сразу. Его отряд застучал копытами по широкому пространству между крепостными стенами и жилыми домами, чтобы захватить остальные городские ворота. Еще минут через тридцать прибыли наши лошади. Я оставил десять человек охранять ворота, а с остальными поехал к центру города, где было тихо: ни тебе набата, ни звона оружия, ни воплей и стонов. Подозреваю, что некоторые горожане только к обеду узнают, что теперь вассалы французского короля.
Луи де Сен-Жюльен и Карне де Бретон остановили своих лошадей на центральной площади возле ратуши — длинного каменно-деревянного двухэтажного здания, рядом с которым располагался каменный храм, построенный в готическом стиле. На крыльце храма стоял священник, чего-то ждал. Не дождавшись, молча зашел внутрь.
— Упустили капитана Луи де Аркура! Сбежал в одной простыне и босиком по садам, заметили его только возле моста, а там английские лучники охраняют! — пожаловался Карне де Бретон. — За него можно было бы такой выкуп получить!
— Тебе мало того, что получим за город?! — подколол я.
— Денег лишних не бывает, — произнес Карне де Бретон и повернулся к Луи де Сен-Жюльену: — Я говорил тебе, что захватим, а ты не верил!
— Я никогда ничему не верю заранее, — отмахнулся тот и переменил тему разговора: — Надо послать гонца с донесением о захвате Шательро.
— Мои люди поскачут, — предложил я, — а то вся слава опять достанется тебе.
— Всё равно достанется ему! — насмешливо и в то же время обреченно произнес Карне де Бретон.
Луи де Сен-Жюльен самодовольно улыбнулся. Его позёрство частенько казалось смешным, но именно благодаря такому поведению постоянно пожинал плоды чужих побед. Я проинструктировал гонцов, чтобы о нем не упоминали вообще. Мол, захватил мой отряд при поддержке других, а каких точно — не знают.
И встречать герцога Бурбонского и маршала Луи де Сансерра я выехал один. Их сопровождал отряд из пяти сотен латников и полутора тысяч пехотинцев. Наверное, думали, что городу Шательро предстоит отбиваться от англичан. Пока что враги вели себя спокойно. Может быть, Шательро был не так уж и важен для них, а может, что скорее, у них сейчас не было сил на крупную операцию.
— Я никогда не ошибаюсь в людях! — хвастливо заявил Людовик, герцог Бурбонский, маршалу, когда они приблизились ко мне. — Когда увидел его в Лионе, сразу понял, что это именно тот командир, которого не хватает в моей армии! — Он поманил к себе Мишеля де Велькура, который держал мое копье, подчеркивая торжественность момента. — Юноша, наклони копье своего рыцаря ко мне.
Оруженосец приблизился к герцогу и наклонил к нему конец копья. Людовик Бурбонский достал из ножен кинжал и криво отчекрыжил конец флажка, превратив из треугольного в четырехугольный.
— Отныне ты — рыцарь-баннерет! — торжественно сообщил мне герцог Бурбонский.
Поскольку баннерет должен командовать хотя бы одним рыцарем-башельером, я попросил:
— Во время последних боев хорошо показал себя мой оруженосец Хайнриц Дермонд. Не окажешь ли ему честь, произведя в рыцари?
— А кто это? — спросил герцог.
Я показал на саксонца, который вместе с двумя другими оруженосцами стоял позади Мишеля де Велькура.
Людовик Бурбонский окинул его оценивающим взглядом и, как человек, который никогда не ошибается в людях, произнес: