Бриганты
Шрифт:
— Молодое вино, — сообщил Людовик Бурбонский. — Год выдался для меня удачным во всех отношениях!
Мне тоже грех жаловаться на этот год, о чем я и сказал герцогу.
— За дочерью я дам три тысячи франков, — перешел он к делу. — И свою протекцию. Выхлопочу тебе доходную должность, когда война закончится, — пообещал герцог и спросил: — Где бы ты хотел жить в мирное время? В моем герцогстве продаются несколько неплохих владений. Если купить их сейчас, обойдутся недорого.
— Я бы хотел поселиться в городе на берегу моря. Например, в Бордо, — поделился я своими планами.
— Если отобьем его, твоя кандидатура будет первой на должность сенешаля, — пообещал Людовик, герцог Бурбонский. — Думаю, этого назначения будет не трудно добиться, потому что ты на хорошем счету у короля. Ты — один из немногих, о ком этот бретонский выскочка отзывается хорошо, а Карл
Людовик Бурбонский недолюбливает коннетабля Франции. Не нравится ему, родственнику короля, подчиняться сыну бедного рыцаря-башелье. Герцогу казалось, что он справился бы с командованием армией не хуже.
Я так не считаю, но и обижать родственника не хочу, поэтому меняю тему разговора:
— А кто командует французским флотом?
— Адмирал де Виенн, — ответил герцог Бурбонский. — Впрочем, он такой же адмирал, как и я. Просто у короля не оказалось под рукой никого, кто смыслил бы в морских делах, поэтому назначил верного человека.
— Жаль, что я не оказалось в тот момент под рукой! — произнес я с шутливым сожалением. — Чем-чем, а кораблями командовать умею.
— На море ни славы, ни трофеев не добудешь, — уверенно произнес Людовик Бурбонский.
— Как сказать! — возразил я. — Море может кормить не хуже, чем земля. Надо только знать, где и что брать.
— Вот станешь сенешалем Бордо — и докажешь это, — отмахнулся будущий мой тесть. — Я намекну Карлу, что именно такой награды ты и ждешь за свою службу.
— Заранее благодарен! — сказал я.
Наверное, подобная должность — именно то, что мне надо. После женитьбы и окончания войны придется где-то осесть. Всё говорило о том, что англичане устали воевать. Они бы с удовольствием выиграли генеральное сражение, а их изматывают мелкими стычками, налетами, что при численном и финансовом превосходстве французов гарантировало победу последним. Уверен, что скоро заключат перемирие, а потом и «вечный» мир на несколько лет, чтобы собраться с силами для следующей войны.
С невестой мне разрешали общаться без посторонних, когда и где угодно. Видимо, никому и в голову не приходило, что я могу поматросить и бросить. С дочерями герцогов, даже внебрачными, такие номера не проскакивают. Больше всего Серафину поражают мои манеры. Она, как и американки в двадцать первом веке, удивляется, но, в отличие от них, не возмущается, когда я пропускаю ее вперед, и прямо-таки млеет, когда идет со мной под руку. Пока что галантные рыцари заходят в помещения первыми и разрешают девам идти рядом, а женам — позади, отставая не менее, чем на шаг. Наверное, чтобы дословно понимали слово «за-мужем».
За день до свадьбы мы с Серафиной медленно скакали на лошадях по краю леса к тому месту, куда собаки выгонят на нас крупную дичь. В деле две своры, моя и герцога, которая в три раза больше, поэтому лай в лесу стоит такой, словно на нас гонят зверей со всей Франции. День солнечный и морозный, но не холодный, наверное, пара градусов ниже нуля. Снега тоже пока не много, лошади не вязнут в нем. Под девушкой серый в «яблоках» иноходец из конюшни отца. Седло мужское, только стремена укорочены. На голове Серафины красное покрывало и черная шляпка с коротким козырьком, напоминающая обрезанную бейсболку. Поверх розово-голубой котты с низким лифом и длинными рукавами, на моей невесте широкий темно-красный бархатный пелисон без рукавов, подбитый серой белкой. Он, надежно закрывая плечи и предплечья, свисает до ступней ног, обутых в черные сапожки, но ниже пояса имеет разрезы спереди и сзади, чтобы удобней сидеть в седле. К пелисону пришито несколько золотых лент, которые придают одежде праздничный вид. И то верно: она ведь не на охоту приехала, а покрасоваться перед женихом и другими мужчинами. На руках длинные светло-коричневые кожаные перчатки с золотыми пуговками. В правой руке держит плеть с тремя хвостами. На поясе висит короткий кинжал с рукояткой из слоновой кости в ножнах, обтянутых черным бархатом. Кинжал, скорее, служит украшением, потому что толку от него не будет никакого, разве что грязь из-под ногтей выковыривать.
— Говорят, ты очень хорошо стреляешь из лука. Я так хочу посмотреть! — заявила Серафина накануне.
Невесты всегда хотят увидеть то, что ты делаешь хорошо, чтобы понравиться тебе. После женитьбы всё то же самое начнешь делать плохо. Я делаю вид, что не разгадал маленькую женскую хитрость, и приглашаю ее отправиться утром на охоту. Людовик Бурбонский простудился на Рождество, поэтому отказался составить нам компанию. Поехали только несколько рыцарей-башелье и оруженосцев. Они отстают от нас метров на двадцать. Понимают, что участвуют в охоте другого рода. Впрочем, охота уже закончилась. Женитьба состоится при любой погоде. Тем более, что жених и невеста не против. Я заметил, что попав во Францию, начинаю влюбляться в тех, в кого выгодно.
Мы останавливаемся за широким голым дубом на краю широкой поляны, которая полуовалом вдается в лес. Как мне сказали, именно сюда пригонят дичь. Наш эскорт расположился в стороне. Несколько человек слезли с лошадей и приготовили арбалеты. Они вступят в дело после того, как я покажу себя. С понятием люди. Я повернул коня левым боком к поляне, чтобы удобнее было стрелять. Натянул на лук новую шелковую тетиву, обвитую темно-синей нитью, надел на большой палец нефритовый зекерон, переместил вперед колчан. В нем тяжелые стрелы с длинным оперением. Обычно я использую их против латников. Серафина внимательно наблюдает за моими приготовлениями. Жизнь у знатных женщин Средневековья скучна, событий в ней мало. Встретятся подружки — и поговорить не о чем, кроме как о семье. Рассказ об охоте с луком будет приятным исключением.
Олень появились неожиданно. Лай собак слышался вдалеке, я думал, придется ждать еще не меньше получаса, когда увидел, как на поляну выскочил крупный самец с ветвистыми рогами. Одиночка. Весь в меня. Он остановился, окинул взглядом местность, но нас не заметил и не учуял, потому что мы были от него с наветренной стороны. Со странной, тяжелой грациозностью устремился он дальше, держась центра поляны.
Я ждал, когда он приблизятся, готовый начать стрельбу в любой момент. Расстояние сократилось метров до восьмидесяти, когда олень заметил нас. Я привычно натягиваю тугую тетиву, краем глаза считываю пометки на стреле. Она немного забирает вправо. На автомате просчитываю упреждение и отпускаю тетиву, которая громко шлепает по кожаному наручу. Доставая на ощупь следующую стрелу, смотрю, как первая сближается с целью. Кажется, что не олень, перемещаясь вперед, выходит на нее, а стрела подворачивает, чтобы попасть точно в цель. Она вонзается в правый бок, сразу за лопаткой, влезает по самое оперение. Если попала в сердце, олень через несколько секунд упадет. Если нет, пробежит немного, пока легкие не наполнятся кровью. Олень пошатнулся на скаку, но продолжил движение, сделал еще несколько шагов, пока не подогнулись передние ноги. Он ткнулся мордой и длинными рогами в снег, но сразу же попробовал встать. Сил хватило выпрямить передние ноги. Затем пошатнулся и упал на левый бок, мелко задергав задними ногами.
— Ты убил его! — радостно завопила Серафина и добавила слова, ради которых и напросилась на охоту: — Какой ты меткий стрелок!
В отличие от меня, она не читала Карнеги, но действует точно по его советам. Был бы я обычным средневековым рыцарем, возгордился бы непомерно. Однако я — человек из будущего, поэтому лишь изображаю разбухшую гордыню. Незачем обижать ребенка умничаньем. Пусть думает, что делает мне приятно.
Минут через десять появилось с полсотни кабанов. Было ли это одно стадо или собаки согнали в кучу несколько — не знаю. Впереди летел крупный черный секач с длинными белыми клыками. Ноги у него короткие, из-за чего казалось, что скользит черным брюхом по белому снегу. За ним следовало с десяток кабанов помельче и свиньи и подсвинки, которые были еще меньше и светлее. У кабанов со зрением проблемы, больше на обоняние надеются. Нас они не заметили и не учуяли, даже когда приблизились метров на пятьдесят. Я выпустил в секача две стрелы, но он упорно продолжал бежать вперед. Остальных кабанов и несколько подсвинков подстрелили из арбалетов сопровождавшие нас рыцари и оруженосцы. Олень — только для жениха, а кабанов могли стрелять все. За секачом, который, пятная алой кровью белый снег, продолжал бежать вперед, я погнался вместе с Серафиной. Невеста держалась справа от меня и немного позади. Секач то ли почуял погоню и решил сразиться с нами, то ли ослаб от потери крови, но остановился, пропустил мимо себя оставшихся в живых самок, а потом развернулся мордой к нам. Покачиваясь, он стоял на месте. Темный пятачок двигался, будто кабан шептал молитву или проклятия. Третья моя стрела вонзилась в голову и влезла всего сантиметров на десять. Секач взвизгнул пронзительно и высоко, как-то даже несолидно для своей комплекции, а потом затряс головой, пытаясь избавиться от стрелы. Крупные алые капли крови разлетались в разные стороны, пятная чистый снег. Продолжалось это недолго. Кабан вдруг лег животом на снег и замер неподвижно. В этот момент к нему подбежали несколько собак и начали, глухо рыча, слизывать еще теплую кровь.