Брусилов
Шрифт:
Брусилов гордился своими войсками и болезненно переживал, когда офицеров и солдат 8-й армии не награждали по его представлениям: «Я лично никогда ни за какими наградами не гнался и считал их для себя излишними. Я всегда исповедовал убеждение, что народная война — дело священное, которое военачальник должен вести, как бы священнодействуя, с чистыми руками и чистою душой, так как тут проливается человеческая кровь во имя нашей матери-родины. Но считал я также, что за геройское самоотвержение войск и мне подчиненных начальствующих лиц они должны получать должное воздаяние, дабы наша мать-родина знала, что ее сыны сделали на пользу, славу и честь России. А между тем эта титаническая борьба в горах и заслуга спасения осады Перемышля, результатом которой была сдача противником этой крепости, была не только поощрена, но прямо скрыта от России». Впоследствии Брусилов получил неоспоримые свидетельства того, что существовало негласное распоряжение замалчивать в прессе его заслуги, «чтобы популярность имени Брусилова не возрастала».
С конца марта в Карпатах шли бои местного значения. В Галицию тем временем пожаловали высочайшие гости: Николай II захотел ознакомиться с вновь приобретенными территориями. Брусилов считал, что момент для поездки выбран неудачно — мало того, что положение на фронте оставалось неопределенным и опытные военачальники со дня на день ждали врага, но и политическая обстановка в Галиции была весьма напряженной. Как уже упоминалось, некоторая часть населения настороженно, а нередко и враждебно следила за попытками царской администрация укрепиться в Галиции. Далеко не всегда, заметим мельком, попытки эти были удачными, а предпринимаемые меры и распоряжения — обдуманными и своевременными. За время пребывания в Галиции царская администрация совершила немало действий, оттолкнувших от России и русских даже, и многих галицийских украинцев, искренне приветствовавших приход русских войск прошлой осенью.
Однако ошибки и оплошности царских чиновников (к чему Брусилов, подчеркнем тут, никакого отношения не имел) не могли заслонить главное: братское единство трудящегося населения Галиции — ее русских и украинских рабочих и крестьян — с трудовым народом России, одетым в солдатские шинели.
10(23) апреля Николай II выехал в Перемышль. Брусилова поставили в известность, что император посетит и штаб 8-й армии. Размещался тогда штаб в городе Самбор на Днестре, у подножия Карпат. Как и положено, на железнодорожной станции выстроился почетный караул из 1-й роты 16-го стрелкового полка, шефом которого был царь. В полдень прибыл поезд. Отрапортовав о состоянии 8-й армии, Брусилов далее доложил, что 16-й стрелковый полк, так же как и вся стрелковая дивизия, именовавшаяся «железной» (командовал ею А. И. Деникин), на протяжении всей кампании выказала особенную доблесть. 1-я рота лишь на днях в бою крепко отличилась. К удивлению, Брусилов заметил: царь явно не знает, что ему в этом случае делать. Подсказал верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич: он посоветовал выдать всей роте Георгиевские кресты, что царь и сделал.
После этого поехали в штаб армии и обедали там. За столом Николай сказал Брусилову, что в память о посещении 8-й армии он жалует ее командующего в генерал-адъютанты [18] . Брусилов не мог жаловаться на недостаток наград (только 10 января 1915 года его наградили орденом Белого орла с мечами), но последняя оказанная ему честь несколько настораживала: выходило, что командарма-8 жалуют высоким званием не за успехи в руководстве армией, овладевшей Карпатскими хребтами, не за боевые заслуги, а за обед в штабе! «Я никогда не понимал, — писал впоследствии Брусилов, — почему, жалуя за боевые отличия, царь никогда не высказывал мне, по крайней мере, своей благодарности; он как будто бы боялся переперчить и выдвинуть того, кто заслужил своей работой то или иное отличие».
18
Генерал-адъютант— почетное звание в свите русского императора, установленное Петром I и жалуемое высшим военным чинам (полным генералам и генерал-лейтенантам) по «непосредственному высочайшему усмотрению». К 1 января 1911 года в России это звание носили 34 полных генерала и 26 генерал-лейтенантов.
После обеда поехали в Хырув, где состоялся смотр 3-му кавказскому армейскому корпусу. Дивизии корпуса, только что пополненные и хорошо обученные, производили благоприятное впечатление. Сначала Николай II стал обходить строй пешком, и, кроме первых рядов, его никто не мог видеть. Вновь вмешался Николай Николаевич и настоял, чтобы царь объехал войска в автомобиле. С огорчением отметил Брусилов, что монарх не умел обращаться с войсками, говорить с ними. Казалось, что он пребывает в нерешительности — что сказать, что сделать. Император не находил слов, которые были бы к месту и могли отозваться в душах офицеров и солдат, воодушевить их. «Он был снисходителен, — вспоминал Брусилов, — старался выполнить свои обязанности верховного вождя армии, но должен признать, что это удавалось ему плохо, несмотря на то, что в то время слово «царь» имело еще магическое влияние на солдат».
Сосед Брусилова справа — командующий 3-й армией Радко Дмитриев — уже некоторое время замечал подозрительную активность в тылу противника, в особенности против своего 10-го корпуса, ослабленного и чрезвычайно растянутого по фронту. Именно здесь германское командование решило прийти на помощь своему австрийскому союзнику. Весной 1915 года, по свидетельству Э. Фалькенгайна — начальника германского верховного командования, русские войска угрожали австрийскому фронту «в такой степени, которая в дальнейшем становилась невыносимой… Пришел момент, когда дальше нельзя было уже откладывать решительного наступления на Востоке».
Наступление готовилось тщательно и секретно. С французского фронта, где германское командование совершенно не ожидало в 1915 году неприятностей для себя, в Карпаты были переброшены четыре отборных корпуса. Вместе с австрийским корпусом они образовали 11-ю армию генерала Макензена.
Германо-австрийскому командованию не удалось в полной мере достигнуть внезапности. Генерал Радко Дмитриев тревожно доносил главнокомандующему фронта о сосредоточении вражеских сил, просил подкреплений, но генерал Иванов их не предоставил. Брусилов вину за происшедшее возлагал всецело на Иванова; Радко Дмитриев обращался с письмом и к командарму-8, прося оказать воздействие на главнокомандующего фронта. Брусилов отвечал, что при сложившихся у него с Ивановым напряженных отношениях такое вмешательство лишь более ухудшило бы дело, и советовал обратиться в Ставку, Осталось неизвестным, последовал ли Радко Дмитриев совету.
Катастрофа разразилась спустя неделю после отъезда царя с фронта. В 10 часов утра 19 апреля (2 мая) 1915 года после мощной артиллерийской подготовки, продолжавшейся сутки, германо-австрийские войска в районе Горлице перешли в наступление. Удар был исключительно мощным: на участке прорыва в 35 километров противник обеспечил себе двойное превосходство в живой силе; в пулеметах он превосходил русские войска в 2,5 раза, в легкой артиллерии в 3 раза и, что особенно важно, в тяжелой артиллерии в 40 раз! Ни в какое сравнение не шла обеспеченность боеприпасами: русские артиллеристы имели всего по 30–40 выстрелов на орудие, а противник по 1200 снарядов на легкое и 600 снарядов на тяжелое орудие.
Под градом вражеских тяжелых снарядов (их русские солдаты именовали «чемоданами») войска 3-й армии начали откатываться на восток. К 24 апреля (7 мая) они отошли уже на 40 километров. Русское командование бросало навстречу наступающему противнику резервы по частям, как говорили тогда — «пакетами», но они не могли остановить врага и гибли. Вскоре отход 3-й армии поставил под угрозу правый фланг и тыл армии Брусилова; он получил приказ покинуть занимаемые в Карпатских горах позиции. Горько было оставлять завоеванные русскими солдатами с таким трудом и жертвами позиции, но оставаться на месте не представлялось никакой возможности, промедление же грозило катастрофой. Брусилов постарался принять меры, чтобы противник не сразу распознал вынужденный отход русских с Карпат. В окопах были оставлены разведывательные команды с пулеметами; они до рассвета поддерживали обычную перестрелку. Отход войск проходил в полном порядке.
Причудливой военной судьбе угодно было, чтобы Перемышль, во взятии которого войска 8-й армии сыграли столь видную роль, теперь оказывался в расположении армии Брусилова, и он должен был организовать защиту крепости. Между тем крепости как таковой не существовало: форты были взорваны еще австрийцами, артиллерия и снаряды вывезены, гарнизона не было. Оборона представлялась затруднительной, а начальство на ней настаивало. 4(17) мая Брусилов получил телеграмму верховного главнокомандующего: «Привыкший и уверенный всегда в ваших энергичных действиях, я убежден, что вы, в соответствии с директивой генерал-адъютанта Иванова, не только удержите Перемышль, владение которым считаю белее чем важным, но что упорной обороной на фронте ваших правофланговых корпусов и активными действиями на всем остальном вашем фронте упрочите общее положение дела».