Будда и Моисей
Шрифт:
Мосэ и Хотокэ молчали, задумавшись. Старик продолжил:
– В этом проливе кроме нас находилось ещё четыре наших подлодки. Так американцы от злости так проутюжили глубинными бомбами этот пролив, что не осталось ни одного нетронутого метра. Две наши подлодки были потоплены, а мы уцелели. Вот что значит судьба.
Монахи молча слушали старика.
– А вот другой случай, – продолжал старик, вдохновлённый вниманием слушателей. – Когда мы воевали за Гуадалканал, в тоже время будущий президент США Джон Кеннеди служил простым капитанов на торпедном катере и выходил в ночное время на задание, чтобы помешать нашим переброскам боеприпасов, техники и живой силы на остров. Американцы называли наши ночные поставки «токийским экспрессом». Однажды ночью в полной темноте наш эсминец на полном ходу протаранил торпедный катер Кеннеди, который взорвался и тут же пошёл ко дну. Представляете, сам Кеннеди был на капитанском мостике, удар пришёлся в середину катера и расколол его надвое, и, тем не менее, Кеннеди спасся, выплыл на берег и некоторое время скрывался в джунглях, потому что эта местность контролировалась нашими солдатами. Местные туземцы помогли ему добраться до американцев. Пережив такие ужасы и опасности, он всё же остался живым, вернулся на родину, стал президентом страны и послал своих людей на луну. А погиб он в мирное время на вершине своего могущества от пули в Далласе, окружённый своими людьми, которые его охраняли. Вот что значит судьба.
Мосэ и Хотокэ сидели задумчивыми. Старик, глядя на них, покачал головой, встал и сказал.
– Ну, бывайте, ребятки. Спокойной ночи. Пойду, попытаюсь заснуть, а то мне уже трудно работать, устанешь за день, а сна нет. Не по мне уже эта работа.
– Спокойной ночи, – монахи поклонились старику, – и спасибо за угощение.
– А, чего там, – махнул рукой старик и поплёлся в машинное отделение.
Когда он ушёл, то Натали проснулась. Я предложил ей подкрепиться, но она отказалась, я тоже не испытывал голода.
Монахи же решили вздремнуть, и разместились прямо возле тюков на палубе под тентом. Там они проспали до утра. Мы же, выспавшиеся днём, глаз не могли сомкнуть, проговорили до утра.
То, о чём мы с ней говорили, так или иначе определило всю нашу судьбу и наши взаимоотношения. Сейчас по прошествии определённого времени, я не знаю, стоило ли мне тогда говорить с ней обо всём этом, или нужно было уклонится от темы разговора. Я опять вспомнил мой ночной сон. Вспомнил воронку, похожую на цветок и женщину, и то, что очутившись в этой воронке я чуть было не познал самую сокровенную тайну природы. Мне вспомнился отрывок из книги одного любимого мной писателя, но я никак не мог вспомнить названия этого произведения. Он писал о некоем отвлечённом таинственном пути в недра. Может быть, он имел в виду то же самое, что привиделось и мне прошлой ночью. Ведь и он тоже всматривался в чашечку голубой лилии и сравнивал её с устами женщины, и не только с устами. И он тоже шёл светлой тропой снов к затаённым сумеркам недра цветка. Душа его заглядывала в те врата, где явление становилось загадкой, а зрение – проведением. И перед ним тоже отворилась та чашечка цветка, став необычно огромной, как врата небесного дворца, и он погрузился в прекрасную бездну мира, влекомый чарами, – туда, где всякое ожидание должно было исполниться и всякое прозрение стать истиной. То же самое произошло и со мной прошлой ночью. Но жаль, что утро прервало моё путешествие. И сейчас, лёжа рядом с моей любимой женщиной на палубе плывущей по волнам шхуны и всматриваясь в звёздную глубину Вселенной, я страстно захотел повторить это путешествие.
Небольшое облачко закрыло луну и небо сразу потемнело, в темноте явственно проступили звёзды.
Я обнял Натали за плечи и за талию и поцеловал её в губы. О, эти уста, открывающие Вселенную! Как там говорил этот писатель? "Всякое явление на земле есть символ, и всякий символ есть открытые врата, через которые душа, если она к этому готова, может проникнуть в недра мира, где всё становится единым. В этих вратах за этими символами обитают дух и вечная жизнь".
Я склонился над головой Натали и прошептал ей в ухо:
– Что ты чувствуешь?
– Бесконечность, – ответила она, глядя в глубину ночного неба.
В её глазах отражались звёзды. Она сама была скрытым продолжением этой Вселенной.
– Ты думаешь, нам удастся постичь Истину? – спросил я её.
– Не знаю, – ответила она, – но я не верю в мистику. Только наука нам поможет объяснить многое.
– Ты веришь в науку? – спросил я.
– Только она может примирить всех в сфере мышления.
– Или рассорить, – возразил я ей.
Она улыбнулась и заметила:
– Ты думаешь, что эти буддисты способны открыть Истину? Но ведь они принимают существование за истинное зло. Для них всё существующее – лишь призрак. Верховное бытие для них – пустота бесконечного пространства. Переходя от одной степени к другой, они достигают высшего конечного блаженства несуществования, в котором находят полную свободу. Но разве это истина?
– А что же это? – спросил я, смеясь и подразнивая её.
– Не знаю, – ответила она вполне серьёзно. – Но думаю, что до истины может докопаться только наука. Ведь наука, как говорил Герцен, это – тоже всё познающий дух, опирающийся на сферу мысли и разума, где истина есть предлежащая разуму действительность. Наука освобождает сущее от случайности, внося свет во мрак, раскрывает вечное во временном, бесконечное – в конечном и признаёт их необходимое существование. Наука растворяет в себе личность, она безлична, как и сама истина, и поэтому не впадает из-за крайностей в непоправимые ошибки. А в буддизме часто субъективность доминирует над объективностью. Для человека наука – это момент, по обеим сторонам которого жизнь; с одной стороны – стремящаяся к нему – естественно-непосредственная, а с другой – вытекающая из него созерцательно-свободная. Да, в науке постоянно идёт борьба идей и гипотез, но сама наука является вечным посредником, примиряющим противоположности обличием их единства. Она примиряет их в себе и собою сознанием себя правдой борющихся начал.
– Но в буддизме происходит то же самое, – возразил я. – Взять хотя бы учение школы Хуаян, где в конечном итоге все противоположности сходятся, а вся материя, при ближайшем рассмотрении, оказывается пустотой. Так что я не вижу никаких противоречий между наукой и буддизмом.
– А я вижу, ты решил меня позлить, – сказала Натали, рассмеявшись.
– Давай произведём такой эксперимент, – вдруг предложил я, – заключим своего рода пари, я буду болеть за монахов, а ты за – НАСА, посмотрим кто из них быстрей сможет постичь истину и овладеть ситуацией.
Натали приняла это пари. Только после того, как мы заключили его, я подумал, что совершил большую глупость, потому что весь мой жизненный опыт подсказывал мне, что женщине никогда нельзя противоречить. И так-то мужчины и женщины принадлежат к разным мирам, уже сама физиология нас разделяет, поэтому мужчина должен всегда стремиться сблизиться с женщиной, находить с ней общий язык, убеждать её, покорять своим умом, создавать для неё более прекрасный мир, чем он есть на самом деле. Я тут же понял свою ошибку и пожалел, что заключил с ней это дурацкое пари, потому что оно могло разделить нас на враждующие лагеря и привести к катастрофе. Я знал, что никогда не нужно спорить с женщиной. Спорить с женщиной, это – всё равно, что спорить с самим Богам, ибо женщина сама является всей Вселенной. И поэтому мы, мужчины, должны научиться говорить с женщиной на одном языке. Я робко попытался исправить положение, сказав ей:
– Давай абстрагируемся от науки и религии, посмотрим на знания как бы со стороны. Ведь в душе человека есть два источника поступления информации. Ещё древние китайцы говорили, что у человека есть две души: разумная (хунь) и телесная (по). Первая, по даосской концепции, связана с эфиром Неба, который находится внутри нас, и как бы является нашей интуицией, а вторая связана с эфиром земли, то есть, со внешнем физическим миром, над изучением которого и трудится наука. Китайцы говорили, что после смерти первая, лёгкая рассеивается в небе, а вторая, тяжёлая, соединяется с землёй. Так вот знания нам дают обе эти души, только смотрят они на вещи под разным углом, земная душа нас знакомит с формами реального мира, а небесная душа проникает в сущность этого мира. Земная душа нам рассказывает о физике, химии, биологии, строении материи, а небесная душа говорит об потенциальной энергии, заложенной в вещах и скрытых силах мира.
– Всё это – заблуждения, – ответила Натали.
– Но почему же, – робко возразил я ей, – представь только зарождение нашей Вселенной, когда возник этот физически мир после большого взрыва и стал расширятся, создавая пространство. Но ведь до этого физического пространства существовала точка, откуда всё вышло, так называемое, первоначало, исток всего сущего. Наука способна объяснить всё, что случилось после взрыва, но что лежит в основе Первоначала, она вряд ли сможет кода-либо представить, потому что нужно войти в другие координаты мышления. Понять, наконец, что такое антиматерия, если эта запредельная точка содержит её в себе. Но я сомневаюсь, что наука сможет понять антимир, свою полную противоположность реальности. Ведь такие понятия, как "ничто" и "нигде", всегда были для науки загадками и думаю, что с её координатами они так и останутся для неё белым пятном, вернее, тёмным пятном. Поэтому так или иначе, нам приходится абстрагироваться от действительности, чтобы проникнуть в ту точку, откуда вышли современные знанья о мире. А это можно сделать только интуитивно, вспоминая те запредельные знания, которые нас выпихнули из той первоначальной точки, и в которую мы опять вернёмся, когда мир схлопнется.