Будет немножко больно
Шрифт:
– Хорошо. Продолжим… Ты на крючке. Не только у следователя, но и у меня. Согласен? В конце концов, к чему бы ни пришел Пафнутьев, мы с ребятами свидетели… Если скажем, что в это время ты был в гараже, ремонтировал машину… Никто не сможет перешибить наши показания. Если скажем нечто противоположное, то и этого никто не перешибет.
– Короче!
– Должок за тобой, парень. Пора платить. Заплатишь – и можешь отвалить. Если захочешь, конечно.
– И на этот раз патроны менять не будешь? – Андрей вылил в стакан остатки воды, но ставить бутылку на стол не торопился, даже взял ее как-то странно – горлышко оказалось в кулаке, а сама бутылка торчала в сторону, напоминая
Заварзин усмехнулся.
– Поставь. Ты мне нужен живым. Пока ты в долгу, тебя никто пальцем не тронет. Вот так. – Он взял у Андрея бутылку и поставил ее в угол. – Кстати, пустая бутылка гораздо опаснее полной.
– А каком смысле?
– В прямом. Полной бутылкой можно лишь оглушить человека, удар получается мягче. А пустой – это смерть.
– Запомню.
– Сейчас тебе пригодится другое. Ты спрашиваешь о патронах… Патроны будут боевые. Это говорю сразу.
– И после этого отвалите?
– Как сам захочешь, Андрюша. Может получиться, что войдешь во вкус и не захочешь расставаться. Все-таки мы надежные ребята, на нас можно положиться. И работаем грамотно, не оставляя следов.
– В этом я убедился.
– Вот видишь, теперь и сам знаешь – своих следов не оставляем. Теперь ты уж наш, теперь тебя беречь будем… А если подведешь… Не будем беречь и девочку твою не сможем спасти, если с ней что случится. Знаешь, сейчас столько хулиганья, пьяни всякой… А она девочка видная, каждый оглянется, у каждого душа дрогнет или еще там что…
– Значит, и о ней заговорили?
– Я же сказал – мы работаем надежно. С подстраховкой. Говорят, с мамашей живешь, вдвоем? Видел я ее как-то, совсем старенькая… Она не перенесет, если с тобой что случится. Хорошая женщина, но жизнь, видно, у нее была несладкая… А?
– Хочешь сказать, что я хорошо влип?
– Это зависит от того, как все назвать… Может, влип, а может, познакомился с отличными ребятами.
– Это я уже знаю.
– Правильно. Тебя же ведь не дали в обиду!
«Продадут, – спокойно, будто это само собой разумелось, подумал Андрей. – Ведь с кем-то разобрались, за чей-то упокой пили в тот вечер. Вот так же напьются, когда со мной разделаются. Они не будут долго колебаться – я для них становлюсь опасным. Или придется так в крови вымазаться, чтобы и сомнений во мне не возникло, или же будут постоянно испытывать заданиями с боевыми патронами… А может, не врет? В самом деле выполнить эту просьбу, снять угрозы со Светки, с матери… Ведь с матерью им разбираться не придется – как только узнает, что меня осудили за убийство… Для нее это будет конец. А они не остановятся…»
– Говори, я слушаю, – сказал Андрей.
– Ты готов?
– Да.
– Тогда пошли.
– Куда?
– В одно место. Не робей, все будет гораздо проще. Никаких мотоциклов, обрезов, погонь, перестрелок…
Заварзин долго возился у двери – видимо, заменил замки, но еще не привык к их секретам. Андрей, как и час назад, шел впереди, чувствуя спиной жар большого заварзинского тела. Воздух в «Мерседесе» разогревался точно так же, как и в любой другой машине, и Заварзин, распахнув дверцы, подождал несколько минут, пока ветерок остудит внутренности обитой золотистым плюшем машины.
Ехали недолго, остановились на какой-то площадке с разбитым асфальтом и дальше пошли пешком. События последних дней приучили Заварзина к осторожности, теперь он избегал ставить свой «Мерседес» возле тех домов, куда приезжал, а последний квартал старался пройти пешком.
– Сюда, – сказал Заварзин и первым вошел в неприметный подъезд, привычно отодвинув сорванную с петель
Заварзин открыл дверь, исцарапанную гвоздями точно так же, как были изуродованы все остальные двери, и вошел в квартиру.
Андрей с любопытством огляделся.
Полутемная, тесная прихожая с замусоленными обоями и слабой лампочкой под пыльным светильником из крашеного стекла, тряпичная дорожка, картинка в засиженной мухами рамке – не то «Незнакомка», не то «Три богатыря», не то «Медведи в сосновом лесу» – все эти картины смотрятся на удивление неразличимо. В единственной комнате Андрей увидел диван с накидкой и большой столик из прессованной стружки, сдвинутый к окну. В комнате стоял полумрак, поскольку плотные шторы не пропускали солнечного света, и только узкая щель напоминала, что за окном ясный день.
Еще раз окинув взглядом комнату, Андрей утвердился в своем подозрении – квартира нежилая. В ней, наверно, кто-то прописан, числится здесь и не забывает напоминать соседям о собственном существовании.
– Как гнездышко? – спросил Заварзин. Он сдвинул с дороги стул, отдернул штору, обнажив немытое окно.
– Ничего… Жить можно. А как это понимать? – спросил Андрей, показывая на полосатый несвежий матрац, лежащий почему-то на столе.
– Не все сразу, дорогой. Не все сразу. Скажу только – здесь нет ничего случайного, никто по пьянке на этом столе не спал, а матрац приготовлен для тебя.
– Даже так? Кому-то было известно, что я здесь буду?
– Конечно.
– И ты знал?
– А куда же тебе деваться? Я как увидел твою девочку в нашей конторе той ночью, помнишь? Так вот, увидел и сразу все понял.
– Что же ты понял?
– Мне стало ясно, Андрюша, что отныне никуда тебе от нас не деться. Но не будем об этом… Подойди сюда, – Заварзин подозвал его к окну. – Что ты видишь?
– Ничего особенного… Город.
– Правильно. Ты находишься на четвертом этаже. Перед тобой сквер. Вон там разворачивается трамвай, причем со страшным скрежетом. И во время разворота люди на расстоянии ста метров не слышат ничего другого. Только скрежет. Все они в это время смотрят на красный трамвай и ждут, когда же он закончит свой идиотский разворот, от которого все переворачивается внутри. Теперь смотри на этот сквер. Посередине клумба с прекрасными цветами…
– Вижу.
– Молодец. А чуть правее, в просвете между деревьями, скамейка голубого цвета. Видишь?
– Вижу.
– Сейчас на ней никто не сидит. А завтра ровно в двенадцать часов дня на эту скамейку сядет человек в пиджаке и брюках грязно-серого цвета. Ты уже имел счастье общаться с ним.
– Следователь?
– Умница. Ты в это время будешь лежать на этом столе, на этом матраце. В руках у тебя будет прекрасная штуковина с оптическим прицелом. Стрелять умеешь. Ты делаешь один выстрел, ставишь винтовку вон в ту кладовочку и спокойно уходишь. И мы в расчете.