«Будет жить!..». На семи фронтах
Шрифт:
Обстановка была столь напряженной, что мало кто из врачей смог отойти от операционных столов, чтобы попрощаться с командиром дивизии и начальником политотдела, тела которых отправляли на Родину. К приемно-сортировочному отделению подходили все новые и новые машины. Из Данцига привезли командира полковой медсанроты гвардии капитана Алексея Давыдова, заботливого, умного врача, прекрасного специалиста. Он находился в тяжелом состоянии. Я определил два проникающих осколочных ранения: одно — в живот, другое — в грудь. Приказал немедленно отправить его в противошоковую палатку и подготовить к операции. Он был в сознании, следил за моими действиями. Заметив, что я готовлюсь к операции, сказал:
— Знаю, что ты, Миша, можешь сделать все, и сделаешь… Используй даже риск… В моем положении терять нечего.
Он взял мою руку, как мог, крепко сжал ее, и глаза у него стали влажными. Рядом с ним лежал весь забинтованный и закрытый шинами гвардии старший лейтенант медицинской службы Петр Красников, храбрый десантник, оперативный, распорядительный офицер. После попадания в полковой медпункт снаряда тяжелой морской артиллерии его извлекли из-под развалин обрушившегося дома с множеством закрытых переломов костей конечностей и таза. Он был безразличен ко всему. Ему ввели противошоковую жидкость, начали переливание крови, но ничего не помогло. Петя Красников скончался через 40 минут, Алексей Давыдов — на третьи сутки после операции от прогрессирующего перитонита.
Поступившие к нам раненые офицеры 109-го гвардейского стрелкового полка сообщили мне о гибели моего товарища по воздушно-десантным войскам — опытного чекиста старшего уполномоченного контрразведки «Смерш» гвардии капитана И. М. Лупова.
Дорогой ценой обошлось дивизии участив во взятии Данцига. Мы чувствовали, что победа близка, очень близка. Но как же горько было терять боевых друзей, да еще в таком ужасающем числе! Каждый день приближал радость победы, но каждый день приносил и горе… Поклонимся же всем павшим в войне, мы у них в неоплатном долгу!..
После одной из операций меня вызвал к себе командир медсанбата.
— Вот что, Михаил Филиппович, — сказал он. — Разведчики сообщили, что в клинике Данцигского университета есть наши раненые. Нужно съездить туда, посмотреть, в каком они состоянии, и забрать к себе.
Я. С. Фок немного помолчал и добавил:
— Кроме того, поручаю вам, в соответствии с полученными нами указаниями, узнать, что требуется немецким врачам для лечения их раненых солдат. Дело в том, что нашим медицинским органам было дано распоряжение брать под свою опеку захваченные вражеские госпитали.
В клинику мы выехали вместе с начальником штаба медсанбата гвардии старшим лейтенантом А. И. Чувашевым. У входа в здание нас встретил немецкий дежурный врач. Он вежливо представился и спросил о цели нашего визита. Я сообщил, что мы приехали за ранеными, хотим повидать руководство клиники и узнать, какие нужды испытывают врачи.
— Я сейчас доложу шефу, — сказал дежурный врач и тут же прибавил: — Разрешите я вас провожу к нему.
— Кто ваш шеф? — поинтересовался я.
— Заведующий кафедрой Данцигского университета профессор Генрих Клоозе. Он генерал медицины, заместитель главного хирурга вермахта.
— Интересно, — вырвалось у меня и, повернувшись к Чувашеву, я сказал: — Пойдем, Андрей, поговорим с их генералом.
Дежурный врач проводил нас в приемную, услужливо распахнув дверь.
Я вошел первым. В большом, просторном кабинете было как-то пасмурно и неуютно. Массивный стол, несколько кожаных кресел, шкаф с книгами.
Из-за стола поднялся пожилой худощавый человек в белом халате, из-под которого виднелся штатский костюм.
Я поздоровался, предложил сесть и сообщил:
— Мы прибыли для того, чтобы забрать своих раненых и узнать, в состоянии ли вы справиться с лечением находящихся в клинике ваших солдат? Как вам известно, советское командование берет на себя заботу о госпиталях и клиниках.
— Кто вы? — спросил Клоозе.
Переводил дежурный врач. Чувствовалось, что он хорошо знает русский язык.
— Я хирург.
— О, я тоже хирург, — несколько оживился Клоозе. — Если вы разрешите, я представлю вам своих сотрудников. Пригласите ассистентов, — отдал он распоряжение дежурному.
Ассистенты появились буквально через считанные секунды. Выстроились в шеренгу вдоль стены. На правом фланге застыл высокий рыжеволосый немец с выпученными глазами.
— Старший ассистент, — представил его профессор.
Тот щелкнул каблуками и слегка наклонил голову.
«Типичный фашист», — подумал я, глядя на выражение его лица. Спросил:
— Вы член нацистской партии?
— С тысяча девятьсот тридцать третьего года, — ответил рыжеволосый ассистент.
— Значит, с момента основания… А вы? — обратился я к профессору.
— Нет, я просто врач, хирург… Обучал студентов, оперировал больных… Началась война, призвали, работаю в клинике… Теперь вот ранеными занимаюсь… — Он помолчал и затем сказал тихо: — Политикой не интересовался никогда.
Переводил по-прежнему дежурный врач, и я не преминул поинтересоваться у него:
— Откуда вы так хорошо знаете русский язык?
— Учился в Эстонии, потом попал в Восточную Пруссию…
Меня давно занимал один чисто профессиональный вопрос, и я решил задать его заместителю главного хирурга вермахта, вернее, теперь уже бывшему заместителю и бывшему генералу.
— Мы обратили внимание на то, что в вашей армии делалось чрезвычайно много ампутаций конечностей. Вы ведь знаете, вероятно, статистику… У нас ампутаций значительно меньше… Чем это объяснить?
Клоозе смутился, долго молчал, видимо подыскивая нужный ответ.
— Наверное, так быстрее лечить раненых.
— Что значит — быстрее? — не понял я.
Профессор не ответил, это сделал один из ассистентов. Он попытался пояснить:
— Вы же, наверное, знаете, что залечить раненую конечность значительно дольше… Она дольше заживает, нежели культя… Поэтому быстрее и дешевле ампутировать руку или ногу, подержать раненого еще немного в клинике или госпитале, а затем отправить домой…