Бухенвальдский набат

Соболев Александр

1 января 1986

* * *

Нет, я сегодня не горю, скажу вернее: тихо тлею... Не хнычу я и не хандрю, надежд напрасных не лелею. Что есть, то есть: и пресс годов, и тяжкий груз болезней мерзких, и сонмище моих врагов, тупых и беспощадно зверских... Ох и унылая пора! Ползут никчемные недели... И до чего ж мне доктора своей опекой надоели! Ведь даже лучшим все равно, уж вы мне на слово поверьте, волшебной силы не дано сильнее быть судьбы и смерти.

Им и жены моей не жаль. Врачи добрей должны быть вроде. Вот-вот окончится февраль, весна к столице на подходе. И

что она мне принесет — тепло и лес, листвой звенящий?..

Хотя б один высокий взлет, последний пусть, но настоящий!

Какая мука тихо тлеть...

19 — 20 февраля 1986

* * *

Колеблются незримые весы, колеблются меж тем и этим светом... И все-таки я дожил до весны, и все-таки остался я поэтом. Хоть мысли, что и говорить, грустны, но я надеюсь песней встретить лето, пусть лебединой песней, но такой, которую доселе не слыхали, что вольным ветром ворвалась бы в дали, звучала призывающей строкой, чтобы ее повсюду услыхали, как гром пред освежающей грозой. Чего ж глаза мои, как будто от печали, туманятся непрошеной слезой?.. Ах да!.. Колеблются незримые весы, колеблются меж тем и этим светом...

И все-таки я дожил до весны, и все-таки остался я поэтом.

Март, 1986

* * *

Сегодня помыслы и чувства мои болезненно глухи. Но «жертвы требует искусство», и должен я писать стихи. Пусть не по-пушкински высоки, но все же с отблеском зари из-под пера возникнут строки, а это, что ни говори, уже поэзии начало. С бумаги позовут слова: прислушайся, как зазвучала вокруг весенняя листва. Зима не миновала казни, вернее, изгнана она. Какой справляет светлый праздник чуть запоздалая весна! Она приносит людям радость, ее творения просты, она от впадин к солнцу, разом наводит майские мосты...

Очаровательна, чиста, ясна неугасимым светом, струится всюду красота, как сказку, предвещая лето.

5 мая 1986

* * *

Мне стало тяжко жить на свете... Длинней мне кажется верста... Никак не в силах одолеть я пространство чистого листа. Не замечаю даже зори и раньше восхищавших лиц. Как змеи жалят, жалят хвори. Порою за ночь не сомкну ресниц. За что, за что мне это, Боже?! Я не пойму, не уясню никак. Ведь по такому бездорожью сломаться может даже танк.

Июль, 1986

* * *

От родимого порога, круто к небу от земли, прямо на свиданье с Богом меня нынче повезли.

24 июля 1986 По дороге в больницу.

Последнее стихотворение

САТИРИЧЕСКИЕ СТИХИ

ЕГО ЧАС

Стоит в магазине у входа швейцар. Устал он к двенадцати: все-таки стар. Плывет и плывет человечий поток... Незряче глядит на толпу старичок. Часы пробивают и шесть, и семь... Швейцар задремал, не замечен никем. Но вот и — восемь! Звонок — один... Поднялся швейцар, в ореоле седин. Второй. Продолжительный третий звонок! Старик рассекает дверью поток: — Граждане, восемь! Закрыт магазин! У запертой двери стоит — Властелин!

1953

НОМЕНКЛАТУРНЫЙ БАРАН

Басня

Не то за круглый стан, не то за тихую натуру попал обыкновеннейший баран в номенклатуру. Покуда управлял он стадом, Волкам жилось что надо! Они «точили» белые клыки о шашлыки и жрали сало до отвала... Но вот Баран с поста смещен. Однако он был без промедленья утвержден главой к сторожевым Собакам. Понятно, какова охрана под предводительством Барана: овчарки спали ночь, резвились целый день — тащи добро, кому не лень! Пришлось опять номенклатурного с работы гнать. Но вскоре он наследил в «Копытконторе» затем перемутил «Главводопой», затем... Затем, в конце концов, открыли, что он всего-то навсего — баран простой... И ахнули: «А где ж мы раньше были?!» Мораль: к руководящему посту не допускай барана за версту.

1954

ЧЕРВЯК НА ВЫСОТЕ

Басня

То не мираж, бывает в жизни так: какой дорожкой — неизвестно (но факт, не по стене отвесной), попал на сто второй этаж Червяк. От непомерной высоты он возомнил себя титаном. И, как ни странно, стал Солнце окликать: — Эй, ты! А что касается Луны и звезд второй величины, Червяк заметил между прочим: — Да это так, пятно. И многоточье... Ему смотреть на Землю не с руки: — Ну, кто там? Червяки! А я, — развязно хвастал он, — я — Анаконда, я — Питон, пристала голове моей корона... Но тут случись Ворона: — Крра, крра, люблю я червяков! Раз клюнула — и был «Питон» таков.

Как видите, его величье легко скользнуло в горло птичье. Выходит, и на высоте Червяк, как ни кичись — пустяк!

1962

РАСТОЛКУЙ НАМ, БОГОРОДИЦА!

Жил на свете Гад с Гадюкою и Гаденышей баюкали. И росла семья змеиная, извивались твари длинные, с виду гладкие да сытые, злющие и ядовитые, всех кругом нещадно жалили и при этом Бога славили. Был указ об истреблении этих тварей. Тем не менее их хозяева не трогали, им давали «гоголь-моголи». От ужаленных, из жалости, змеям направляли жалобы...

Растолкуй нам, Богородица, почему же гады водятся?

– --------

Жил на свете Волк с подруженькой, и дрожала вся окруженька. Тут и там сии разбойнички для себя имели бойнички, сотнями барашков резали и телятинкой не брезгали... Был указ об истреблении этих тварей. Тем не менее стая разрослась отличная, и открыли ей шашлычные... От баранчиков, из жалости, волкам направляли жалобы.

Растолкуй нам, Богородица, отчего же волки водятся?!

– -----------

Жила, резвилась Крыса рыжая, злая, наглая, бесстыжая. Днем — с одним, с другим — потемками... Крыса сыпала потомками. Умножались быстро «лапушки» - копия своей прабабушки. Был указ об истреблении этих тварей. Тем не мене... Мало ли что было сказано! Крысы грызли безнаказанно, и Священное Писание им сгодилось на питание. От искусанных, из жалости, крысам направляли жалобы.

Растолкуй нам, Богородица, отчего же крысы водятся?!