Букет белых роз
Шрифт:
Мой взгляд был прикован к освещенным улицам, которые сверху напоминают интересную микросхему.
Ледяной ветер все так же хлещет в лицо.
— Он хотел моей гибели… Вот почему он послал меня отнести гитару…
— Чудом, таймер включился именно тогда, когда ты взяла его. — Наконец зеленые глаза, полные смятения, встретились с моими. — Все могло бы случиться гораздо раньше.
Опустошенная внутри и не отводящая от него отчаянного взгляда, я долго вязала эти нити в сознании.
Волосы
— Я скрывал это… Джули… — слова застревали у жнеца в горле, вставали комом, который он проглатывал, но силился говорить дальше. — На самом деле, это и есть путь к игре. — Его дрожащие губы прошептали ответ на мой немой вопрос, который был задан давным-давно и до этой минуты оставался неразгаданной тайной; тупиком: - Death…
Руки хотели помять металлические прутья преграды, отделяющей край крыши от городской пропасти.
Горло сдавливало что-то, не холод.
Губы беззвучно двигались. Их щекотали развевающиеся волосы.
— Тогда что прикажешь мне делать? — спросила я. — Стать игроком?
— Я этого тебе не предлагал.
Тогда потупила взгляд, опуская голову и пряча под волосами лицо.
— Я не знаю, что мне делать.
Ноги отказывались держать меня, и шинигами, почувствовав это, поймал меня, опустив на колени, но не убирал руки с плеч.
Какое сейчас время: падать или не складывать крыльев в высоте, лететь ли?
Это безрассудно, подумала я, когда моего взгляда коснулся облик шинигами, размытый пеленой слез.
Просто жутко страшно и больно, ведь в его глазах я так похожа на слепого котенка, затерявшегося в тумане.
Неужели это безысходность? Неужели нельзя всегда оставаться под солнцем, а не в лентах дождя?
Я ничего не знаю.
Запустив ладонь в мои волосы и пропуская между пальцами слегка посветлевшие от краски пряди, Грелль прислонился лбом ко моему лбу, словно сильно устал и нашел опору.
Выдыхая.
— Вернемся к Велдону…
— Только ради свободы.
— Я знаю, — сказал он таким же разбитым, как и у меня, голосом.
Будто бы забыв о моих слезах и о своей печали, не убирая с волос руки, шинигами потерся лбом о лоб, легко улыбаясь, как в тот раз, перед долгим исчезновением из моей жизни.
По-другому уже не будет: я единожды испила то, что целиком проглотил он. Но отравлять себя до самого конца будет казнью.
И все же… между нами остались недосказанные, затерянные во времени слова.
***
— Божечки, что с тобой, Джулия, милая? — начав без предисловий, некогда возившийся в окружении своих фокусов, жизнерадостный индус забеспокоился, стоило ему увидеть меня, отодвинувшую вбок дверь из рисовой бумаги.
Я перешагнула через порог, отводя взгляд.
—
Доходчивый Игрок, прочитав по моим губам больше, чем я произнесла, враз устремил на меня свои умные глаза молочно-голубого цвета, того цвета, который не свойственен коренным ласкарам.
Не успев еще оправиться от прошедшей ночи, я не отставала от мыслей, постоянно бьющихся во мне кадрами и вопросами.
— Итнересно, почему взрывчатка активировалась не рано, как планировалось Велдоном?
— Догадалась… — дернул уголком губ индус. — Она пускает ход после прикосновения пальцами, ничего более ее не включает…
Устало опустившись на диван, стоявший за спиной фокусника, я тяжело перевела дыхание, прижав три пальца ко лбу, в том месте, где раскалывало голову.
— Я не стану играть. Я уже все решила.
Солнце откашлянул в кулак.
— Но Хозяин сделает все, чтобы ты перешагнула…
— Он не тронет меня.
— Откуда такая уверенность?
Мне удалось выдержать паузу.
— Я хочу надеяться до конца.
— Какие мы серьезные… — Индус, тронувший меня своей добродушно-хитрой улыбкой, присел рядом и стал без предупреждения щекотать по животу и рукам, и это вызвало возбуждение в паре со смехом.
Мои руки упирались в его плечи, локти, грудь, лицо, возвращали пальцами те же веселые касания, от которых фокусник улыбался, но не прекращал свою игру.
— Ой, Санни, Санни, прекрати…! Я не люблю щекотки!
— А я люблю!
Я смеялась вместе с ним, в то же время снимая фокусника со счета как одного из тех, кто внушал мне омерзение.
Он не внушал.
Грелль
Отодвинув сёдзи, я вошел в комнату, в которой ней нет окон, но рисовая бумага пропускала солнечный свет мягко, рассеяно, и это не действовало на глаза. Дверца, ведущая во внутренний двор, была открыта, и в квадрате зеленели кусты, шелестели лепестки сакуры, растущей рядом. Облака плыли и словно приносили с собой легкий прохладный ветерок, от которого становится легче.
Это длилось недолго — голос за моей спиной раздался так неожиданно, что покой снова покинул меня, разрушилась тишина.
Я обернулся.
— Все-таки пришел, засранец? — Велдон, скрестив руки, обратился ко мне так, как будто сейчас я получу нагоняй, словно в очередной раз провинившийся мальчик-хулиган.
Мне хотелось смеяться, но я перевел дух, глядя на мага ироничным взглядом.
— Представляешь, образумился, дай, думаю, навестить старенький кров.
— И чего ж так? Уже стало не в радость жить безумством?