Булкинъ и сынъ
Шрифт:
7.
– Надобно осмотреть дом, - сказа Фундуклиди.
Он сказал это после того, как долго мерял ногами пол в библиотеке, где мы трудно привыкали к монашеству.
Ко мне привычка всё не приходила. Судите сами: целыми днями охотиться по городу ("Газетчик - что волк: его ноги кормят", - говаривал Буз) - и вдруг оборвать разом всяческое движение, оставив за собой лишь тридцать шагов от столовой до гостиной. Ей-богу, если бы Хряпов предложил мне поставить в комнате колесо, наподобие тех, что помещают в клетки белкам, я согласился бы.
Угнетала, кроме того, узость круга присутствующих лиц. Привычки Фундуклиди и Хряпова быстро прояснились и не сулили особенно приятного. Хряпов перебивал и любил рассказывать только о себе. Грек чавкал за столом и занудствовал. Мой нрав, думаю, тоже не попал в резонанс с сердцами обоих компаньонов. Поэтому мы всё чаще занимались каждый своим делом. Фундуклиди курил хозяйские сигары и листал с конца иллюстрированные журналы, рассматривая рекламы бюстгальтеров, ребусы и натужные юморески. Хряпов разбирал письма от управляющих предприятиями и на счетах множил свои капиталы. Я же отдал заслуженную дань хряповским книжным полкам и читал все подряд, по привычке выдергивая из строк чужие ловкие мысли для грядущих корреспонденций.
Сближал нас вечер, когда дом быстро заливала тьма и в свете ламп ярче обнажался профиль одиночества. Тогда мы бросали книги, счеты и журналы и садились играть в карты, жуя бессмертные изобретения графа Джона Сэндвича. Иногда Фундуклиди готовил всем крамбабулий - вдохновенный и прекрасный напиток бедных студентов...
Итак, Фундуклиди долго шагал, напевая под нос что-то про "агапас" - я знал уже, что по-гречески это означает любовное, и сказал:
– Надобно осмотреть дом!
К этому времени прежняя прихоть детектива уже была выполнена: Степан под строгим надзором Фундуклиди поставил на окнах новые задвижки, заложил засовами лишние двери, а у черного хода свинтил наружную ручку. Вот почему, когда мы с Савватием Елисеевичем поглядели на неугомонного грека, в глазах наших было удивление, отсвечивающее раздражением.
– Как, Михаил Ксантиевич! Мы же только что...
– Да, да!
– жестикулируя и перебивая нас заговорил грек.
– Мы приколотили несколько задвижек. Да-с... Ну и что? В конце-концов, эта операция совершенно бессмысленна.
Я почувствовал легкую дурноту. Хряпов, ручаюсь, тоже.
– Как?
– воскликнули мы с ним в один голос, словно Бригитта с Лаурой в "Иоланте".
– Стало быть, по вашему настоянию была проделана пустая работа?
– Вы цепляетесь к словам, - важно сказал Фундуклиди.
– Позвольте, я возьму сигару - она помогает мне думать... Да-с, господа, вы не вникаете в суть моих мыслей. Укрепление задвижек необходимо, но это, с позволения сказать, азбука безопасности. Мы же должны смотреть глубже. Да-с!... Я подозреваю, господа, что в доме еще остались лазейки, через которые надеются проникнуть злодеи. Иначе, спрашиваю я, разве стали бы они так нагло назначать день нападения?
Мы с Савватием Елисеевичем ничего не ответили, подавленные добротной логикой детектива. Потом Хряпов промолвил:
– Но через какие же неведомые пути, вы полагаете, могут проникнуть в дом злодеи?
– О-о!
– зарычал Фундуклиди, словно рассказывая страшную сказку.
– Вы еще не знаете, какое коварство осеняет нарушителей гуманности и общественных законов! О!...
Мы в самом деле не знали. Михаил Ксантиевич охотно приоткрыл нам тяжкую дверцу таинственного арсенала злодейства. Тут были подземные ходы, слуховые окна, переодевания под слуг... Однажды преступник проник в дом, забравшись (представьте себе!) в шкап, купленный хозяином накануне. Так, в шкапу, он прямо из магазина и перекочевал в дом...
– Ну, это уж прямо из рассказов о Пинкертоне!
– позволил я себе усомниться.
– Ну и что! Ну и что!
– попался вдруг Фундуклиди.
– А в настоящей жизни, господа, и не такое случается. Еще как-с!
– А если мы не собираемся покупать шкапов?
– спросил Хряпов.
Фундуклиди ничего не сказал, лишь обиженно развел руками.
Наступила пауза. Словно для того, чтобы заполнить наше молчание, часы на стене проиграли полдень.
– Двенадцать...
– зачем-то объявил я.
– Надобно осмотреть дом, - отозвался Фундуклиди.
– Ладно, - сказал Хряпов, чтобы кончить этот разговор.
– Я скажу Степану...
– начал он, но грек замахал сигарой так, что вычертил в воздухе огненный зигзаг.
– Нет, нет, нельзя! Это должны делать только мы! Потому что... потому...
– он вдруг заморгал, нахмурился, посмотрел на свой подъятый перст и, понизив голос, закончил: - Этого требуют соображения безопасности!
Хряпов сморщился - боже, как вы мне надоели!
– и сказал:
– Ладно, пусть будет по-вашему. В конце концов, устроим себе что-то вроде развлечения.
К своему стыду, я почувствовал, как кто-то маленький и трусливый повторил где-то под ложечкой: пускай!... на всякий случай... Я поспешил задавить это мерзкое, доселе неизвестное существо тем, что насмешливо выпалил:
– У вас, наверное, и планчик уже готов, Михаил Ксантиевич?
У грека, конечно, был готов и планчик. Хряпов должен осмотреть первый этаж и подвал (смелое решение, отметил я), я - второй, где расположены наши комнаты, а себе Фундуклиди отвел чердак. Когда Михаил Ксантиевич изложил все это, я почувствовал досаду: не хотелось слоняться по и без того надоевшему этажу. Коридор слишком напоминал о редакции "Нашего голоса". Меня привлекали места, доселе неизученные.
– Михаил Ксантиевич, - предложил я, - не уступите ли мне чердак?
– Нет-нет, - быстро сказал наш толстый Пинкертон.
– Всё должно быть в соответствии с планом... Господа, я призываю вас к дисциплине! Господин Мацедонский, вы осматриваете второй этаж, господин Хряпов - низ и подвал, я - чердак. И - больше внимания, господа! От этого зависит...
– ...безопасность!
– закончил я.
– А может все-таки уступите, Михаил Ксантиевич, а?
– Господин Мацедонский, зачем вы так? зачем вы так?
– Фундуклиди вдруг разобиделся на такой пустяк, подступил ко мне и размахивал руками. Я разрабатываю план! Ваш долг - помогать мне!... Какая вам разница чердак, не чердак!... Какая?