Булкинъ и сынъ
Шрифт:
– Ну и что?
– Вот иногда вдруг и подумаешь: а не... потусторонние ли это?
– И часто вам такое приходит в голову?
Фундуклиди пожал плечами.
– Днем - нет... А как сумерки (он испуганно посмотрел на серый свет за окном) - так и ползут, ползут мыслишки... И что хуже - раньше этого не было! Я с детства в чертей не верил-с! Даже как-то боязно... право, боязно иногда.
– Бросьте. Чушь!
– сказал я.
– Просто не надо решать шарады. Читайте, вон, Бокаччо, Бомарше, Аристофана...
– А что это? Как вы думаете?
– Черт его знает! (Я нарочно лишний раз помянул рогатого). Необычный шантаж... или реальная угроза... Скоро увидим.
Фундуклиди еще походил, мучаясь.
– Знаете, - сказал он, вплотную подходя и с таким таинственным видом, словно поверял мне, где зарыта кащеева смерть.
– Знаете, что я думаю?
– Ну-ну?
Детектив надвинулся животом, сделав страшные глаза.
– Если это... не люди... я этот мешок с деньгами защищать не буду!..
– Это вы Хряпова имеете в виду?
– Да... Если... Не буду... Мне своя жизнь... Это из-за его жадности! Он Булкина погубил, а я - за что? Перстни его видели? О-о!..
– Да тише вы!
– сказал я, отложил Бокаччо, встал и встряхнул Михаила Ксантиевича за плечи.
– Что вы?
– Что я?
– сказал Фундуклиди растерянно. Нос его повис.
– Придите в себя.
– Да... Всё... Хорошо, - сказал грек.
– Д-да, Петр Владимирович. Я чего-то... того, - и он постучал себя по башке.
– Ну вот и отменно!
– воскликнул я.
– То есть, не то отменно, что вы... того, а то, что пришли в себя.
Я подобрал газетку, которую читал Фундуклиди.
– Где тут ваша шарада? Ага!... "Один... стрелой летит... лругой... гуляет в шерсти..." Вы невнимательно прочитали. Вот же последние две строки, Михаил Ксантиевич, и в них ключ! Слушайте: "Когда же вместе нас сведут - то нас в хрустальных рюмках пьют"! Ну-те: это же конь, а другой як. Вот и: конь-як! В хрустальных рюмках пьют. Сходится?
– Сходится, - буркнул Фундуклиди.
Он еще постоял и скоро куда-то ушел.
Да, подумал я, с таким напарником надо держать уши на взводе. Кто знает, какое у него окажется настроение в решающий миг. Очень обидно от его глупости погибнуть... Но - не нечистая сила это, не верю. С чего он взял?... Вельзевул, Астарот... Сказки, выдуманные пугливыми скотоводами под синими палестинскими звездами. Нет, не верю.
Вот фрукт этот грек, мало того, что глуп, так еще и суеверен!
23.
Последнее письмо пришло за день до рокового срока, назначенного таинственным злодеем Булкиным и его бандой. Письмо было самое короткое и самое ужасное: "Готовьтесь!". При виде этого листка со зловещими тараканами букв у меня вдоль спины побежали маленькие холодные мыши. У Савватия Елисеевича веко запрыгало в нервном тике, а Фундуклиди вставил сигару в рот пылающим концом и даже не чертыхнулся, хотя ожег губу. Но самое неприятное было в том, что у детектива на лице появилось такое же выражение суеверного страха, как тогда вечером в библиотеке.
– Значит, вскорости будем иметь счастье лицезреть господина Булкина!
– принужденно бодрым, каким-то петушьим голосом сказал Хряпов.
– И сына, - сдавленно прохрипел грек.
– А с ними, возможно, еще пяток образин, - завершил я.
Мы все посмотрели друг на друга с ужасом. До получения этих страшных слов: "Готовьтесь" мы постоянно обманывали себя, в душе притворяясь, что последний акт драмы еще не скоро. Это криво нацарапанное на четвертушке грязной бумаги слово подорвало наши силы. Оказалось, что занавес уже поднимается в последний раз, и кому-то вот-вот, возможно, придется взаправду умереть на подмостках глупого балагана. Как валтасаров пир осветили роковые письмена на стене, так и у нас в сердцах вспыхнуло и запылало слово: "Готовьтесь!"
– Прямо мороз пробирает, - сказал я.
– Знаете, господа, у меня по спине вроде мыши бегают... холодненькие такие...
Хряпов вроде сначала не понял, но потом захихикал и покивал: да, да, надо же...
Он положил письмо на ломберный столик, потому что оно захрустело в его задрожавших пальцах.
Фундуклиди вдруг повернулся и быстро пошел прочь.
– Михаил Ксантиевич! Господин Фундуклиди! Куда вы?
– крикнули мы с Хряповым, но детектив уже скрылся в дверях, зацепив плечом занавеску.
– Вы что-нибудь понимаете?
– спросил Савватий Елисеевич.
– Абсолютно ничего. Может, что-нибудь здесь, - показал я на голову. Давеча в библиотеке он странно разговаривал...
– Нет, что вы... С чего? Это ведь: де-тек-тив. Скорее не здесь, а... там (Хряпов показал - где). Охотники рассказывали: есть такая болезнь у медведей.
– А всё же...
– произнес я, и мы вдруг, не сговариваясь, побежали вслед за греком.
В коридоре уже никого не было, в соседних комнатах тоже, на все "ау!" Фундуклиди не откликался.
– Черт побери!
– пробормотал Хряпов.
– Не перевернулось ли у него и в самом деле там, где вы показали?
– Вы сами изволили сказать: де-тек-тив. Между тем, хорошо известно, что поэты чаще всего сходят с ума, подыскивая рифму, медики - в попытках победить природу, следовательно...
– Что - следовательно?
– спросил Хряпов.
– Что это с вами?
– Тсс...
– прошептал я.
Странный звук, долетевший со стороны входной двери, пронзил нас, как стрела. Это был звук двигаемой задвижки.