Бункер из Дождя
Шрифт:
– Наконец-то мы добрались до главного. Швейцарская полиция определила, что замки были испорчены снаружи.
– Вот это да! Не может быть, чтобы кто-то остался. Я всех зачистил.
– Но сначала-то промахнулись!
– Еле-еле улыбнулся Денис Дмитриевич.
– Я не промахнулся, а пометил!
Микроскопическая улыбка Ракухина моментально исчезла.
– Что-то прояснилось. Вы считаете, что так называемый Андрей Егорович, специально пытался вас подставить, поэтому и объявил погибшим?
– Что вы фантазируете? Он же дипломат!
– То есть вы его полностью отметаете?
– Да!
– Тогда, значит, был ещё кто-то.
– Откуда мне знать! Мне поставили задачу, я её выполнил, пусть не совсем чисто, но так я вообще ничего не знал!
– На кону два миллионов долларов!
– Мне это ни о чём не говорит. Два или двадцать.
– Почему вы сказали двадцать?
– Руководитель группы сказал.
– А вам всё равно! Не верю!
– А вы не Станиславский!
– О! Какие вы материи знаете!
– Унизить хотите? Запротоколируйте!
– Да даже в школе такую разницу понимают!
– Разницу понимают в цифрах, а не деньгах! А что такое деньги? Это эквивалент материальных ресурсов или каких-то товаров!
– Надо же как вы материализм знаете!
– Отметьте в протоколе, что я заявил вам, что вы не знакомы с основами марксизма-ленинизма!
– Это вы загнули!
– И это в протокол! Что задёргались? Проверим вас на знание основ. Что для вас семь рублей двадцать копеек?
– Мало ли что!
– Это мускат черный. Массандра. А двадцать семь рублей?
– Виски?
– Нет. Чешские "Ботас". Ботинки такие, лучше всяких наших. А двести рублей?
– Хватать задавать нелепые вопросы!
– Это цена цветного телевизора! По записи. А румынская стенка восемьсот тридцать рублей. "Жигули" - шесть тысяч! Всё! Мне и машина не нужна. У нас общественный транспорт лучший в мире! Какие миллионы? Это уровень государства! А если в валюте? Это целый корабль зерна! Давайте протокол, я прочитаю, если вы не всё внесли, впишу и подпишу каждую страницу.
– Что вы, Эдуард Генрихович! Это был не допрос, а беседа под запись! Причём не только очень интересная, но и познавательная.
– До свидания!
– Поднялся Эдуард и протянул руку, прощаясь. Ракухин тоже встал и пожал протянутую ему руку.
В его глазах не было никаких эмоций. Даже в рукопожатии не было раздражения, но лёгкая обида ощущалась. Когда Швед вышел, тот набрал номер телефона и сообщил:
– Ну, в целом, мнение подтвердилось. И его и экспертов. В сложных комбинациях его использовать нельзя, да и он не хочет. В том, чем занимается сейчас, соответствует его уровню понимания, навыков и умений. В этом деле он проявил себя по максимуму. Дерзко и осторожно. Согласен. Это у него такой стиль поведения. Что в вашем понимании "бункер из дождя"? А вы видели, когда идёт дождь? Настоящий дождь, а не капель? Можно стоять рядом с вами, у вас на виду и вы будете не замечать целого, а только фрагменты, не привязанные друг к другу. Или наоборот, он стоит под ливнем, но вы не замечаете, что на него и капли не упало. Он создал вокруг себя такую ситуацию, что на него, даже, не капает или наоборот ливень. Считаю, что в подготовке наших агентов необходимо учесть и такой фактор. Понятно, что в той или иной степени, назовём его бункер, так или иначе, применяют и другие, но скорее это делают несознательно, а по наитию. Насчёт денег, он такой же, как и многие в нашей стране. Им важен номерок на ладони, чем деньги, зажатые в кулаке.
2.
Сразу после встречи нового года, институт, к котором работал Швед, отправил его на курсы повышения квалификации. Там изучали архитектуру Ай-Би-эМ ПК, программы, используемые в них и основы программирования.
На двадцать третье февраля ему присвоили звание майора, вручили погоны, они их как следует обмыли. Пойдя против правил, его нишу с амуницией и оружейный шкаф оставили за ним. Петров давно уже вынашивал идею о создании на базе батальона учебного центра по подготовке элитных специалистов в области разведки. С уходом любого бойца их опыт проваливался в никуда. Каждый новый вынужден был с нуля приобретать свой, а не учиться на чужом. Вроде бы, чего уж сложного, нового? Всё как у всех, но нюансы, детали могли привести совершенно к другим результатам. Гибли или не достигали результатов те, кто не обращал внимание на мелочи, или те, кто ковырялся в них. Всё зависело от умения определять, что важно, в данный момент, а что нет. Что может подождать, а что было надо сделать ещё вчера!
После окончания курсов он, как и все, теперь уже только работал в институте, ездил в командировки, ходил на овощную базу, осенью послали в колхоз. Занимался тем, чем занимались миллионы советских граждан, помимо основной работы. Бывшей жене надоело торчать в огороде у предков и она, воспользовавшись его командировкой, приехала на несколько дней повидать дочь. Да так и осталась. Тогда он переехал в зиловскую общагу. Комната всё ещё была за ним и никто на неё не покушался. Жить в ней оказалось даже спокойнее, чем дома. Видеть, как она не пытается наладить отношения, а легализовать своё пребывание здесь, вызывало тоску. Разговоры по душам, даже уши не тёрли. Тем не менее внешне она выглядела благопристойно. Новые вещи, украшения. Судя по разговорам, она даже работала. Он посоветовался с мамой, та просила, ради дочери, потерпеть.
Отвык, да и некогда было привыкать, что дома кто-то распоряжается и им и его временем и даже вещами. Вступать, привыкать к новым-старым взаимоотношениям, мириться, не замечать, а возможно, надо ли дважды вступать в одну и туже реку? Как можно жить старой жизнью, если ты уже другой живёшь? И ты сам изменился и берега и вода...
Этот диссонанс, непонимающего что происходит, будет тебя сначала тревожить, потом разрывать. Другая жизнь, другие обстоятельства, значит и другие люди должны быть рядом. Те, которые понимают тебя и те, которых понимаешь ты сам. Хотя бы просто не раздражали!
Лена не рефлексировала. Она не менялась в зависимости от обстоятельств, времени, была такой же, ну почти такой же, или старалась быть такой, когда они и встретились. Застыла во времени, как жена Лота. А может он не заметил её изменения? Или не хотел видеть! Малоизменчивость и составляет суть женщины, погружённой в домашние заботы, ведь тысячелетиями ничего не менялось. Ведь землянка, хижина, дом, квартира, та же пещера, только немного поуютнее! Вместо луга и леса где собирали дары природы - поле, где выращивали, что могло вырасти, огород, домашние животные. Работа внутри хозяйства, потом вне, на торжищах, рынках, магазинах. А теперь жизнь и в другой работе, уже не связанной с домом. Но главное оставалось: приготовление пищи и рождение и забота о потомстве.
Когда он бывал дома, а по долгу он и не бывал, то этого не замечал. Всё это проходило мимо, скользя по поверхности, не захватывая глубину. Теперь же, когда положение дом-работа-дом, стало якорем, наваливалось погребальной плитой. Просто так, за жизнь, говорить желания ни с кем не возникало, а по делу было коротко и ясно.
Такое общение его очень устраивало. Он начал читать литературные журналы, которые расцвели во время перестройки. Институтская библиотека выписывала их все. А чтобы прочитать актуальное и стоящее, приходилось записываться в очередь. Мир, страна, жизнь и судьбы людей открывались совсем по-другому, с разных непознанных сторон.