Бурят
Шрифт:
— Что у нас в стране называется контрреволюцией, пока решаю я. А так как у нас и революция лишь начинается, то, думаю, чекистам я объясню куда им следует… свои усилия направить. Смету на этот институт постарайтесь подготовить до Нового года и штатное расписание, я тогда займусь подбором нужного помещения. А теперь давайте вернемся к вопросам строительства электростанций и экономии торфа для удобрения полей…
По поводу минеральных удобрений у правительства СССР мнение сложилось более чем однозначное: они нужны. А раз нужны, то нужно всерьез вкладываться и в их производство. И одно из крупнейших таких «вложений» было произведено по настойчивому предложению академика Курнакова: Николай Семенович еще в пятнадцатом году выяснил, что в районе Соликамска есть
Шахту для добычи сильвинита начали копать еще прошлым летом, но оказалось, что «грунты неподходящие» — и копка как-то сама перенеслась на зиму: водоносные слои зимой получалось замораживать и ограждать чугунными тюбингами. С чем инженеры довольно успешно справились — то есть те инженеры справились, которые шахту копали. А те инженеры, которые строили фабрику по очистке хлористого калия от соли, справлялись не очень, поскольку им требовалась нержавеющая сталь, а шведы — основные мировые поставщики этой стали — в Советскую Россию ее поставляли с крайней неохотой. Так что Глебу Максимилиановичу пришлось существенно некоторые планы пересмотреть, и планы эти были даже совсем не про калий, а про автомобили: после недолгих переговоров получилось договориться с турками о поставках хромовой руды, без которой нержавейку не сделать — а оплачивать ее пришлось советскими грузовиками, буквально отрывая их от собственного народного хозяйства. Причем и грузовики эти «османам» пришлось отдавать даже ниже себестоимости, но хоть так…
Вторую шахту, попроще (там грунт оказался «подходящим») уже выкопали в Березниках и даже начали потихоньку в ней сильвинит добывать. Вот только очистка хлористого калия велась совершенно кустарным способом: породу мололи в примитивных жерновных мельницах, рассолы делались в больших эмалированных бочках и в других таких же бочках они охлаждались, чтобы этот калий в осадок выпал. Калий выпадал, примерно по паре тонн в сутки выпадал — но это делалось скорее от отчаяния, потому что нужного промышленного оборудования вообще не было еще. Но в Березниках хотя бы железная дорога была, а в Соликамске дороги еще не было — впрочем, проложить меньше чем три десятка километров собирались уже к концу мая. А вот когда появится оборудование для химического завода, было совершенно непонятно.
И по этому поводу у Николая Павловича возникли весьма серьезные разногласия и с Кржижановским, и со Сталиным. То есть с Госпланом и с партией, поскольку после серьезных чисток Иосиф Виссарионович стал, по сути, главным партийным руководителем. А вопрос не ограничивался лишь добычей калия, просто здесь он наиболее ярко «высветился»: дело в том, что когда строительство калийных шахт только началось, немцы предложили свою помощь и в строительстве шахт, и в строительстве заводов по получению чистого хлористого калия. Не бесплатно, конечно, предложили — но в Госплане посчитали, что «с немцами строительство выйдет гораздо дешевле». А Николай Павлович считал, что «пусть дороже, но своё будет». И считал не из какого-то «квасного патриотизма», а из-за того, что был убежден, что парой рудников дело не ограничится и стране необходимо иметь для расширения производств собственную промышленную базу и государство, потеряв год времени и кучу денег на старте, впоследствии эти потери возместит многократно.
А потери денег были довольно заметными: турецкую руду везли в Керчь, где на срочно восстановленном (задорого) заводе, который был заброшен еще до войны, из руды выплавляли феррохром. Который затем везли в подмосковный город Затишье на завод «Электросталь», где выплавлялась нержавейка. Эту нержавейку в слитках отправляли на завод Гужона (то есть на «Серп и Молот» конечно же), где ее раскатывали в ленту, а из ленты варились трубы. Которые затем отправлялись в Сормово, где из этих труб и листовой нержавейки изготавливались агрегаты для перекристаллизации удобрения.
А то, что отечественная промышленность все равно справится с любыми трудностями, причем лучше, чем любая заграничная, наглядно подтверждалась в Барнауле. Этот город во время революции сгорел практически дотла, и его три года вообще никто не старался хоть как-то «оживить». А тут постарались — и еще в октябре там заработали сразу три очень полезных для страны завода. Тракторный, на котором начали производиться тракторы колесные (к гусеничным картофелекопалку прицепить было невозможно), завод станкостроительный и завод трансформаторный. Причем все три завода были полностью оснащены отечественными станками. Сейчас там же — и тоже с использованием исключительно отечественных станков — возводилось еще четыре крупных завода. По которым, правда, вопросы появились уже у товарища Струмилина:
— Николай Павлович, в Барнауле сейчас жилищное строительство большое ведется, а рабочих-то для заводов откуда завозить планируете? Мне, чтобы неверные планы по другим заводам и фабрикам не составлять…
— Станислав Густавович, в Алтайской губернии полтора миллиона одних крестьян…
— И что?
— Двести пятьдесят тысяч мужиков, из которых стране через три года нужны будут тысяч двадцать пять. Так что вопрос не в том состоит, откуда рабочих туда везти, а куда лишних мужиков девать! В Барнауле на новых заводах мы их тысяч двенадцать пристроим, тысяч пятьдесят, а то и семьдесят по старой привычке в деревнях останется еще лет на пять-десять, а с прочими что делать?
— И что?
— Это вы мне должна сказать. Как правоверный большевик, я бы предложил лишних крестьян расстрелять как мелкобуржуазную прослойку, но я большевик не правоверный, вашего товарища Маркса считаю шарлатаном и провокатором, прислужником британских банкиров — а потому крестьян расстреливать не собираюсь. В Алтайской губернии мы можем лет за пять подготовить двести тысяч промышленных рабочих, а если еще и баб мужицких к делу приставить…
— Чугун выплавлять? — ехидно решил уточнить Станислав Густавович.
— Можно и чугун, но если этих баб за швейные машины посадить, на фабрики по выработке консервов каких поставить… да мало ли работ, где сила мужицкая не нужна особо? А вот зарплата бабская семьям мужиков, из деревни выдернутых, лишней не покажется — и наша с вами прямая обязанность дать им эту зарплату! Дать то, что они за зарплату эту купить пожелают!
— То есть дать им рабочие места на заводах и фабриках. Мысль верная, но остается непонятным, где все эти заводы и фабрики взять?
— За два года мы запустили семнадцать только станкостроительных заводов, и сколько новых заводов они теперь могут станками обеспечить?
— Ну, после вашего указа завод братьев Бромлей — то есть «Красный Пролетарий» — выделывает до пяти тысяч токарных станков в год, это на десяток новых машиностроительных заводов хватит. Ивановский завод раза в полтора больше, остальные я не помню, но куда как меньше. Саратовский завод точно можно вообще не считать…
— Это почему?
— А там только большие карусельные станки делаются, десятка по три в год — но любому заводу машиностроительному один-два таких станка и нужны всего, причем далеко не каждому нужны. Так что Саратовский — это в доукомплектацию парка, с других заводов поставляемого отнести разве что можно. Но можно и проще считать: один станок — любой — это в среднем четырнадцать рабочих на заводе. И четверо возле завода.