Бурят
Шрифт:
— Возле — это как?
— Рабочий с работы в магазин идет — нужен продавец. В магазине хлеб покупает — нужен пекарь…
— Понятно.
— И если так считать, а еще посчитать, что рабочий детей в школу или детский сад отдает, то выходит, что тридцать две примерно тысячи станков, что за год в СССР сейчас выпускаются, дают работу семистам шестидесяти тысячам человек. С детьми если семьи считать, то выходит около двух миллионов.
— Ну, хоть что-то…
— А население страны прирастает за этот год на три с половиной миллиона…
— Глядя на вашу хитрую рожу, я вижу, что вас это не пугает потому что вы уже знаете, как задачку сию решить. Я тоже желаю знать, так что
— Пугаться тут и не нужно, поскольку столько же, а то и больше народу потребуется в шахтах, на рудниках и на дорогах. Но все равно этого пока недостаточно будет — в городах и без того безработица сильнейшая. Но и с этим возможно буквально за пару лет справиться, ежели на то желание будет.
— Конечно будет, рассказывайте, что замыслили.
— Из урожая нынешнего года мы вполне можем продать иностранцам десять миллионов тонн зерна. Ну, поедим один год ржаного хлеба побольше, пшеничного поменьше — но лишь один год, даже меньше, до следующего урожая месяцев восемь получается. Зато за миллиард почти рублей выручки за год мы сможем все заводы, что до революции хоть какие-то станки выделывали, превратить в гиганты индустрии, а их у нас имелось сорок семь. То есть за год производство станков втрое, а то и вчетверо увеличим, со всеми вытекающими последствиями. Вы вроде арифметику неплохо учили, или вам конечные цифры в готовом виде нужны?
— С арифметикой я знаком, и уже цифры прикинуть успел. А про то, что держаться потребуется лишь до следующего урожая, вы уверены?
— Весной в поля выйдут почти двести тысяч тракторов…
— Покупателей на зерно найдем? Все же десять миллионов…
— В Америке фермеры почти вдвое меньше зерна вырастили, невыгодно им стало хлеб растить как цены отпустили. Так что если мы цену немного меньше, чем нынешние полтора доллара за бушель, предложим, одни французы пять миллионов заберут. Капиталисты от выгоды никогда не откажутся, к тому же они еще и рады будут Советы обездолить. С мясом у нас, конечно, плоховато будет, то с Дальнего Востока уже и рыба пошла, так что справимся.
— С мясом, говорите, плохо? Ладно, я где-то миллион коров под заклание сверх плана приведу… справимся! Запускайте продажи! Кто у нас сейчас этим занимается?
— А… а где вы возьмете лишний миллион коров? Чтобы стала восстановить, мы никак больше полутора миллионов голов у мужиков взять не сможем.
— Есть еще одно местечко… а торговать хлебом начнем с первого января. В феврале цены, конечно, повыше будут, но иначе мы просто зерно не успеем вывезти.
— Николай Павлович, я бы все же попросил поподробнее про миллион коров, — очень обеспокоенно повторил свой вопрос Струмилин. — Если мы у мужиков столько дополнительно к планам отнимем, то восстановление поголовья до довоенного уровня еще года на два отложится.
— Я собираюсь у монголов попросить, у них на каждого монгола, причем считая и младенцев, по десятку коров в степи бегает. И если одну коровку из двух десятков, да за очень вкусные пряники…
Струмилин резко посерьезнел, начал что-то в уме прикидывать, шевеля губами, но вдруг расплылся в широкой улыбке:
— Извините, что-то я нынче соображаю медленно и шутку вашу не понял сразу. Прикидывать даже начал, как всех этих коров перевезти и забить. Даже испугался, что Сибирская дорога вовсе встанет. Здорово вы меня разыграли!
— Ну да… разыграл. Но вы правы: шутки у меня иной раз получаются дурацкими. И совсем не смешными… Да, вы не знаете, Сергей Демьянович сейчас в Москве? У меня мысль меня возникла насчет расширения железных дорог…
Глава 24
Посевная
Правда, была в этой посевной и не особо радостная деталь: около пяти миллионов мужиков в поле просто не вышли. Государственные расценки на зерно привели к тому, что многие крестьяне сочли выращивание зерна делом совершенно невыгодным и решили «в этом году ограничиться одним огородом». Опять же, с тяглом у этих мужиков было вообще никак — и многие из них потянулись в города. В принципе, дело тоже в каком-то смысле «прогрессивное», вот только в городах большую часть их никто не ждал.
То есть единственные, кто их там «ждал», были отряды милиции, так как голодные мужики быстро начали сбиваться в стаи и грабить местное население. Пытаться грабить, однако такие попытки пока удавалось в основном пресекать. Причем пресекались такие попытки очень жестко, и Иосиф Виссарионович даже возмутился по этому поводу:
— Мужики с голоду мрут, а мы их что, за это избиваем и на каторгу ссылаем?
— Ну, во-первых, никто с голоду не мрет. Во-вторых, мужики эти, которые отправляются на исправительные работы все же в основном, просто работать не захотели и получили строго по заслугам.
— Это как это «не захотели работать»? У них дома тягла нет, им что, на жене и детях пахать?!
— Иосиф Виссарионович, успокойтесь. Вы, я вижу, совсем мужика не знаете, а потому для вас нужны некоторые пояснения. У кого тягла нет, тем государство в лице госхозов предлагало поля вспахать за треть урожая, а уж если совсем мужик худосочный, то и с уборкой помочь — за одну пятую.
— То есть предлагали у мужика забрать даже больше половины…
— Вы неверно на вопрос смотрите. Государство предлагало мужику бесплатно отдать половину урожая, который именно государство на его земле вырастит и соберет. Но мужик, как известно, жаден, безграмотен и глуп. И в рассуждениях, которыми вы же, партийцы, его кормите, думает что государство его ограбить хочет — а потому решает вообще ничего не получить лишь бы в казну ничего не упало. Но жрать, заметьте, очень даже желает. Нужен ли стране такой мужик? Которые желает лишь хлеб на дерьмо перерабатывать? Стране такой мужик не нужен, вот мы его на перевоспитание и отправляем. Перевоспитается, станет для страны полезным — и страна ему поможет. Не перевоспитается — помрет на исправительной работе, хоть так пользу минимальную людям принесет.