Бувар и Пекюше
Шрифт:
Наполнив четырнадцать банок зеленым горошком и томатами, они залепили пробки негашеной известью и сыром, привязали к краям холщовые ленточки и погрузили банки в кипяток. Он испарялся; они подлили холодной воды. От разницы в температуре банки лопнули. Уцелели только три.
Тогда они раздобыли старые коробки из-под сардин, положили в них куски телятины и опустили в водяную ванну. Коробки вышли оттуда круглые, как шары; охлаждение их сплющило. Продолжая опыты, они поместили в другие банки яйца, цикорий, омара, рыбное кушанье, суп. И гордились тем, что, подобно
Они усовершенствовали способы г-жи Борден, прибавив к уксусу перец, и пьяные сливы у них получились гораздо лучшего качества. Посредством вытяжки приготовили малиновую настойку на водке. При помощи меда и дягиля вознамерились делать малагу и предприняли также производство шампанского. Из бутылок разбавленного суслом шабли пробки вылетели сами собою. Тогда они перестали сомневаться в успехе.
По мере того как область их исследований расширялась, они стали подозревать фальсификацию во всех питательных веществах.
Придирались к булочнику за цвет его хлеба. Нажили себе врага в лице бакалейщика, обвиняя его в подделке шоколада. Съездили в Фалез купить грудной ягоды и на глазах у аптекаря подвергли массу испытанию водой. Она приобрела вид свиной кожи, что указывало на присутствие желатина.
После этого триумфа их гордость возросла чрезвычайно. Они купили инвентарь у одного обанкротившегося винокура, и вскоре появились в доме сита, бочки, воронки, шумовки, весы, цедилки, не говоря уже о кадке с ядром и перегонном кубе, для которого потребовалась отражательная печь с колпаком.
Они изучили очистку сахара и различные способы его варки. Но им не терпелось привести в действие перегонный куб; и они принялись за тонкие ликеры, начав с анисовки. Жидкость почти всегда увлекала за собою вещества, или же они прилипали ко дну; а то, случалось, происходили ошибки в дозировке. Вокруг поблескивали большие медные лохани, колбы простирали свои длинные носы, котелки висели по стенам. Зачастую один сортировал на столе травы, а другой раскачивал пушечное ядро в подвешенной кадке; они размешивали, пробовали составы.
Бувар, всегда в поту, носил только рубашку и штаны, приподнятые до середины живота короткими подтяжками. Но, ветреный как птица, он забывал о диафрагме куба или разводил слишком сильный огонь.
Пекюше бормотал сквозь зубы вычисления, не шевелясь, в своей длинной блузе, напоминавшей детский передник с рукавами; и они считали себя людьми очень серьезными, занятыми полезным делом.
Наконец они придумали ликер, который должен был вытеснить все остальные. Они собирались подмешать в него кариандра, как в кюммель, вишневой водки, как в мараскин, иссопу, как в шартрез, абельмоша, как в веспетро, calamus aromaticus, как в крамбамбули, и сандалом придать ему красный цвет. Но под каким именем предложить его рынку? Ведь нужно было название, легко запоминаемое и все же оригинальное. После долгих размышлений они решили назвать его «буварином».
Поздней осенью на банках с консервами появились пятна. Томаты и зеленый
Неоднократно предлагали свои услуги арендаторы, Бувар на это не шел. Но старший работник руководил хозяйством по его указаниям с угрожающей бережливостью, так что урожай уменьшался, все погибало. И когда они однажды беседовали о своих затруднениях, в лабораторию вошел дядюшка Гуи в сопровождении своей жены, прятавшейся робко за его спиною.
Так как земля стала плодородней благодаря различным способам, к ней примененным, то он изъявил готовность снова заарендовать ферму, но продолжал умалять ее достоинства. Несмотря на все их труды, говорил он, доход зависит от счастья, словом, если он ее хочет снять, то из привязанности к месту и сочувствия к таким хорошим хозяевам. Они его холодно выпроводили. Он вновь явился в тот же вечер.
Пекюше тем временем переубедил Бувара; они готовы были сдаться. Гуи попросил понизить арендную плату; и когда они возмутились, он не столько заговорил, сколько зарычал, призывая господа бога в свидетели, перечисляя свои тяготы, превознося свои заслуги. Когда ему предложили назвать цену, он понурил голову вместо ответа, а жена его, сидевшая у двери с большой корзиной на коленях, тоже начала плакаться, визжа тонким голоском, как раненая курица.
Наконец арендная плата была установлена в три тысячи франков, на треть ниже, чем раньше.
Тут же дядюшка Гуи предложил купить инвентарь, и диалог возобновился.
Оценка предметов продолжалась две недели. Бувар до смерти устал. Он спустил все за такую смехотворную сумму, что Гуи сначала вытаращил глаза, а потом крикнул «согласен» — и они ударили по рукам.
После этого помещики, согласно обычаю, предложили гостям запросто с ними откушать, и Пекюше откупорил бутылку своей малаги, не столько из щедрости, сколько в надежде заслужить похвалу.
Но земледелец сказал, поморщившись:
— Это вроде лакричной настойки.
А жена его, чтобы «запить ее вкус», попросила рюмку водки.
Вещь более важная их занимала. Все составные части «буварина» были, наконец, собраны.
Они наполнили ими вместе со спиртом перегонный куб, зажгли огонь и стали ждать. Между тем Пекюше. которого мучила неудача с малагой, вынул из шкафа жестяные коробки, вскрыл первую, затем вторую, третью. С яростью их отшвырнув, он подозвал к себе Бувара.
Бувар закрыл кран змеевика и бросился к консервам. Разочарование было полное. Ломтики телятины напоминали сваренные подошвы. Омар превратился в грязную жидкость. Рыбного кушанья нельзя было узнать. На супе выросли грибы, и невыносимый запах отравлял воздух в лаборатории.
Вдруг раздался треск как бы лопнувшего снаряда. Это разорвался перегонный куб, и осколки взлетели до потолка, ломая котлы, сплющивая шумовки, выбивая стекла; уголь расшвыряло, печь обвалилась, и на следующий день Жермена нашла одну лопаточку во дворе.