Буйная Кура
Шрифт:
Но молла Садых горько ошибся. Джахандар-ага посидел немного тогда, на первой мейхаие, послушал проповедь, а когда мюриды принялись было кривляться, трястись, дергать плечами и головой, с отвращением отвернулся от них и пошел к выходу.
– Почему ты уходишь?
– крикнул молла Садых, когда Джахандар-ага уже стоял на пороге.
– Я не понимаю вашей премудрости. По-моему, все это жульничество и обман.
– Разве ты не боишься гнева аллаха?
– Оставь аллаха в покое. У него не может быть ничего общего с такими мошенниками, как ты. С детства ты мне не нравился, молла Садых, а теперь меня просто тошнит от одного твоего вида,
– Ты нечестивец.
– Не шути так, молла Садых, иди
После этих слов Джахандар-ага сел на коня и уехал.
С тех пор молла Садых все время искал случая отомстить этому гордому и независимому человеку. И вот случай как будто представился.
Шахнияр-ханум, суеверная, как большинство женщин, быстро попала в силки моллы. Она поверила, что мюридизм - дело, угодное аллаху, и что если присоединиться к нему, то уж наверное окажешься после смерти в раю... Рядом с Кораном она положила книгу Сеида Нигяри. По ночам, с трудом вспоминая буквы, выученные в детстве, Шахнияр пыталась учить наизусть стихи из этой книги.
"Я одинока, - думала Шахнияр, - аллах не дал мне детей и рано отнял у меня мужа. Верно, я чем-то прогневила его. Почему-то он, да буду я жертвой его доброты, смотрит на меня косо. Может, еще не поздно заслужить его прощение. Может, если я примкну к этим самым мюридам, я быстрее добьюсь его расположения ко мне".
Став однажды на дорогу, которой соблазнял ее молла Садых, она боялась с нее свернуть. Ей мерещились как наказание за отступничество костры ада и раскаленные жаровни. О ее колебаниях узнал брат. Однажды он ей как следует пригрозил. Но странно, что в борьбе страха перед родным братом и чувством поклонения некоему Сеиду Нигяри, победил не страх. К тому же брат на целую неделю уехал из села. Шахнияр поколебалась еще немного и впервые пришла в дом моллы Садыха на мейхану. Теперь она сидела в углу и ждала, что же будет дальше.
Молла Садых заметил ее, как только она вошла. Он радовался в душе ее приходу. Наконец-то осуществилась его тайная и сладкая месть. Теперь не избежать Джахандар-аге позора перед целым селом.
Между тем время шло, и можно было начинать мейхану.
Гостю подали тонкий металлический поднос. Он тотчас приподнялся и встал на колени. Остальные мюриды, как мужчины, так и женщины, последовали его примеру. Молла Садых тоже. Шахнияр-ханум сильно удивилась, когда гость начал тихо и ритмично, как в бубен, бить по подносу пальцами. Вдруг он неожиданно для его возраста высоким и нежным голосом запел. Сидящие в комнате в один голос повторяли то, что он пел, покачиваясь на месте.
Шахнияр-ханум заметила, что сидящие рядом с ней женщины тоже зашевелились. Они дрожали, как в лихорадке, покачиваясь то в одну сторону, то в другую. Но зная, что делать, Шахнияр сидела неподвижно. Соседка толкнула ее в бок: "Мейхана началась, почему ты не поешь? Пой вместе с нами". Шахнияр-ханум ничего не понимала. Ей показалось, что она попала к колдунам либо к сумасшедшим. Голоса понемногу крепли, комната наполнилась глухим шумом, ритмичным, воодушевляющим. Гаджи Амрах-эфенди, разгорячившись, все сильнее бил в поднос, пел все более высоким голосом. Качались бороды мюридов, сидевших на коленях вдоль стен. Песня была какая-то глупая, почти бессмысленная. Шахнияр разбирала некоторые слова, что-то вроде "эй, дедушка, маленький дедушка, пойдем со мной в мейхану... Аи, Сенем, Сенем, я мечтаю о тебе, я желаю тебя...". Но общий шум, общее дерганье и покачивание действовали хуже вина. Никто не слышал уже соседа, никто не обращал внимания друг на друга. Колдовской водоворот закружил всех, отнимая волю и сознание. Шахнияр-ханум, не заметила, как сама начала подпевать, повторять бессмысленные слова, качаться и дергаться в ритм музыке. Правда, и музыка была какая-то
Вдруг один из мюридов выскочил на середину комнаты. Он приподнял плечи, наклонился направо и налево и закружился на одном месте, стуча пятками. Как сумасшедший, оп размахивал руками, что-то кричал, бормотал, пел, а время от времени поднимал лицо к потолку и выкрикивал нелепое слово "Пуффа!". Его состояние скоро передалось и другим. Все вскочили на ноги. Все - мужчины и женщины - перемешались в один клубок. "Пуффа!" Пуффа!" кричали бесноватые люди. У многих на губах появилась пена.
Шахнияр-ханум глядела на происходящее со страхом, и в то же время ее разбирал смех. Так это и есть мейхана?!
"Эй, люди, - хотелось закричать Шахнпяр-хапум, - вы что, рехнулись? Опомнитесь, придите в себя".
Она не заметила, когда закрылись все ставни. Лампу, как видно, увернули или, может быть, она едва горела от образовавшейся духоты. Некоторые мюриды корчились на полу.
Кто-то дотронулся до Шахнияр-ханум, кто-то горячо задышал ей прямо в ухо. Среди потных исказившихся лиц выплыло лицо моллы Садыха. С пеной у рта он кружился вокруг нее, стараясь прикасаться к ней разными частями своего жирного тела. Женщину обуял страх. Она словно проснулась от дурного сна. "Куда это я попала?" Страх перед этими бесноватыми был сильнее страха пред аллахом. Шахнияр-ханум начала пробираться к двери. И в это мгновение в комнате погас свет. Оказавшись в темноте, люди начали трепыхаться судорожно, словно куры с отрубленными головами, все попадали на пол. Шахнияр-ханум по-прежнему хотела дойти до двери, но теперь это сделалось невозможным, она спотыкалась о бьющиеся в судорогах тела и сама тоже оказалась на полу. Ее крепко схватили за руку. Потянули в угол. Шею обвила липкая потная рука. Перехватило дыхание. Ощутив мужскую ласку, она собралась с силами и начала бить ладонями по чьему-то лицу. Но освободиться уже не могла. И в это время страшный, как небесный гром, удар обрушился снаружи на дверь. Та соскочила с петель и грохнулась на пол. Со стен посыпалась штукатурка. Еще более грозно и громче, чем удар, голос прогремел в комнате:
– Зажгите свет!
Все замерли, никто не смел шевельнуться, никто не издал ни звука. Два выстрела громыхнули подряд один за другим. При мгновенных вспышках зеленоватого света блеснули на миг чьи-то округлившиеся от ужаса глаза. Валяющиеся на полу начали расползаться ближе к стенам. Но уползти совсем им было нельзя: разгневанный Джа-хандар-ага стоял с винтовкой в руках, загораживая единственный выход из комнаты.
– Скорее зажгите свет, не то я перестреляю всех вас, бесчестные собачьи дети!
Кто-то закопошился. Немного погодя зажглась лампа. Темнота испуганно отступила в углы. Бледные лица, растрепанные волосы, разорванные одежды вот что увидел Джахандар-ага. В то же время он увидел, что главных виновников в комнате нет. Угол одного ковра был отвернут, а за ним темнел потайной выход, о котором никто не знал, кроме хозяина дома. Вдруг, обведя всю комнату глазами, Джахандар-ага увидел свою сестру. Волосы ее растрепаны, платье измято. Пол закачался под ногами Джахандар-аги. Однако почти спокойным и тихим голосом он сказал:
– Сука, иди за мной!
9
Конь, словно чувствуя гнев седока, грыз удила, ронял с губ клочья пены. Он норовил подмять под себя и растоптать женщину, которая шла перед его мордой. Шахнияр чувствовала горячее дыхание коня на своей спине и шла не оборачиваясь, молча, подчинившись судьбе. Подол ее длинного платья цеплялся за колючие травы. То и дело она оступалась, но тотчас вскакивала на ноги, боясь, что сию же минуту плетка всадника опустится на ее плечи. В селе слышались возбужденные голоса, тявкали собаки, звучали выстрелы.