Буйный Терек. Книга 2
Шрифт:
— Возможно, и так, — пожал плечами капитан.
— Думаю, господин полковник, что имам действительно хотел мира или отсрочки, — медленно, обдумывая каждое слово, начал Булакович, — но жесткие, неприемлемые не только для него, но и для любого горца требования остановили его.
— Какие требования? — переспросил Пулло.
— Сдачи оружия, выдачи пленных и беглых солдат, роспуска отрядов и сдачи на милость государя, — закончил Булакович.
— А что же тут плохого, ему б, дураку, хвататься надо было за такое предложение, — сказал Клюге.
— Господин прапорщик прав. Горцы никогда не пойдут на сдачу оружия и выдачу бежавших к ним людей, — возразил поручик Казаналипов. — Это же, с их точки зрения, предательство.
Воцарилось молчание.
— Ну что ж, гора не пошла к Магомету — Магомет пойдет к горе… Так мы и поступим в этом деле.
— А что это такое? — спросил Клюге Казаналипова, указывая на странные письмена, вырезанные на мухуре [67] .
67
Печать.
— Имена семерых святых, взятые из Алкорана. Это — Яилих, Максалин, Маслин, Мариуш, Добарнуш, Шазануш и Капаштатюш. Эти легендарные святые жили якобы у какого-то вавилонского царя и благополучно спаслись от его мести. Эту печатку с именами святых следует понимать как намек на то, что бог и на этот раз поможет делу правых против неверных, — обстоятельно пояснил поручик Казаналипов.
Письмо было подписано: «Абдугу Гази-Мохаммад».
— «Слуга божий Гази-Магомед», — добавил Казаналипов.
— Будет война… Я хорошо знаю горцев, — задумчиво произнес Клюге. — Благодарю вас, господа, — сказал он, отпуская офицеров.
Утром, после завтрака, Небольсин и Булакович пошли в штаб.
— Вы мне пока не нужны, господа. Да и вряд ли генерал, уставший с дороги, примет вас. Отдыхайте и вы, — сказал Клюге, — тем более что мы все сегодня приглашены госпожой Чегодаевой к пяти часам на парадный обед. И вы в том числе, прапорщик, — обратился он к Булаковичу.
— Покорно благодарю.
— Пойдем на Сунжу, — предложил Небольсин, — в такую теплынь неплохо нырнуть в воду.
— Охотно.
Забрав полотенца, они спустились к реке, где в стороне от моста находилась купальня. Офицеры разделись, полежали на песке и затем, окунувшись в воду, поплыли, перегоняя друг друга.
Солнце поднималось над Грозной. Небо было ясным. На чеченские горы ложился отсвет багрово-красных лучей.
— Как разлитое красное вино, густое и терпкое, — сравнил Небольсин.
— Нет, скорее как алая, живая кровь, которая очень скоро прольется в горах и долинах, — ответил Булакович.
Друзья выбрались из воды и с наслаждением улеглись на мокром, шершавом песке.
— Алексей Сергеевич, если нетрудно, скажите, почему вы посоветовали имаму не приезжать в крепость? — спросил Небольсин.
Булакович долго не отвечал. Лежа на спине, он разглядывал небо, высоко-высоко проползавшие облачка, затем, повернувшись к капитану, сказал:
— Бывают времена, когда каждый порядочный человек должен стать на защиту свободы, на сторону правды, чем бы это ему ни угрожало… иначе потеряешь уважение к себе. А почему вы?
— Тоже потому, Алексей Сергеевич, — коротко ответил Небольсин.
Друзья долго молчали. Речной песок накалялся под лучами солнца, прохладный ветер набегал из-за Сунжи.
— В день четырнадцатого декабря я был на Кавказе… — наконец сказал капитан, — а людей, вышедших на Сенатскую площадь, почитаю героями.
— Спасибо, — сердечно поблагодарил Булакович и снова улегся на песок.
Это был весь их разговор, связанный с поездкой к имаму.
— Я не пойду к Чегодаевым, — помолчав, сказал Булакович.
— Почему?
— У самодовольного господина Чегодаева мне тяжело…
— Но ведь приглашала вас Евдоксия Павловна! При чем тут этот господин?
— При всем… решительно при всем. Когда я вижу или слышу его, передо мной встает весь тот Петербург, с которым хотели покончить мы. Ведь Чегодаев — живое олицетворение нашей системы с ее тупой жестокостью, лицемерием казенного моралиста…
— А она? — с любопытством спросил Небольсин.
— Она милый и, по-видимому, хороший человек, с чуть заметным сумасбродством в мыслях… но это сейчас модно… — улыбнулся Булакович. — К тому же, дорогой Александр Николаевич, с последней оказией я получил из Москвы письмо. Матушка моя сильно болеет, что с нею — не знаю. И сейчас мне не до званых обедов и вечеров.
— Пишет вам Агриппина Андреевна? Что с нею?
— Письмо и от нее, и от пользующего ее врача.
— Я попрошу генерала, чтоб вам разрешили отпуск по семейным причинам в Москву.
Булакович грустно улыбнулся.
— Вряд ли дадут. Попытайтесь. Буду вам очень признателен. Прошу вас объяснить госпоже Чегодаевой мое отсутствие именно этой причиной.
— Хорошо.
Ударила крепостная пушка. Это был выстрел Кавказской линии, означавший двенадцать часов пополудни, введенный генералом Вельяминовым по всем крепостям.
— Полдень. Пора и домой, — сказал Небольсин.
Офицеры оделись. Вода, ветерок, безмятежный отдых под лучами солнца освежили их.
Когда Небольсин вошел в гостиную Чегодаевых, там было уже несколько человек: Пулло с супругой, генерал Коханов, Клюге, коллежский советник Богатырев, один из помощников Чегодаева, вместе с женой и свояченицей, барышней на выданье, около которой стоял Куракин.
— Вот и вы, слава богу… живы и благополучны! — встретила его Евдоксия Павловна.