Буйный Терек. Книга 2
Шрифт:
— О-о! Приятная весть, — обрадовался капитан.
— …Одно только печалит нас: произведут его в генералы, а тогда, очень может быть, назначат в Тифлис, Ставрополь или куда-нибудь в Россию.
— Будем надеяться, что оставят здесь, — сказал Небольсин, распаковывая дорожный чемодан и доставая из него несессер, мыло и полотенце.
Отдохнув, капитан отправился к коменданту, где совсем недавно так сердечно и гостеприимно принимали его Огаревы.
Чегодаев был в добром расположении духа. Поездка С Вельяминовым, внимание, оказанное ему и самим генералом, и всеми начальниками дистанций, комендантами крепостей и гарнизонов, приятно настроили петербургского гостя. Подчеркнутое уважение к его особе и задачам, возложенным на него Петербургом, радовали честолюбивого чиновника, ожидавшего от успеха своей поездки повышения по службе и благоволения «высших сфер».
Генерал долго мылся и тщательно занимался всеми деталями своего туалета. Запах лавандовой воды и опопонакса разлился по комнатам. Чегодаев побрился, привел в порядок ногти, пригладил бачки и, переодевшись в просторный домашний чесучевый костюм, вышел в столовую. Он поцеловал ручку жены, потом в губы и щеку и, удобно усаживаясь у стола, спросил:
— Как здоровье, Евдокси? Надеюсь, хорошо? Выглядишь ты отлично!
— Здорова, а как твоя поездка? — наливая кофе мужу, поинтересовалась Чегодаева.
— Великолепно, даже не ожидал такого!.. — прихлебывая кофе и заедая его холодной телятиной, ответил генерал. — Везде прием, и, сверх ожидания, не казенная встреча, а именно прием и чисто кавказское радушие. Конечно, речи, тосты, просьбы доложить Петербургу о чувствах любви к его величеству государю… Победа близка, я сам убедился в этом. И солдаты, и офицеры горят желанием похода в горы, покончить с муллой и его нелепым газаватом.
— О, как вы расхрабрились, ваше превосходительство! — с легким смешком сказала Евдоксия Павловна. — А как ваши не военные, а те дела, по которым вас командировали на Кавказ?
— А-а… тоже хороши, — небрежно ответил генерал. — Хотя финансовые дела и недостаточны, но обменные и экономические общества созданы и работают по всей линии. Меновые конторы, которые совсем недавно захирели и почти прикрыли свою работу, опять создаются. По всей затеречной линии, а кое-где и по правому берегу Терека, учреждаются коммерческие факторий и меновые магазины с широким кредитом для мирных горцев. И могу сказать, — не без самодовольства улыбнулся Чегодаев, — в значительной степени этому помог я. Сам Алексей Александрович в своих тостах дважды подчеркнул, и надеюсь, донесет об этом и в Тифлис, и в Петербург.
— Поздравляю, это даст тебе еще одну звезду или крест, — равнодушно сказала Евдоксия Павловна.
— Надеюсь! А как ты? Что делала эти дни, кто был, не скучала? — обтирая салфеткой губы, спросил генерал.
— В общем, скучала. Писала в Москву письма, а был у меня Небольсин и еще кое-кто…
Генерал взял яблоко и, срезая кожуру, сказал:
— А-а, Небольсин… С визитом или в гости?
— Ни то и ни другое, прощался.
— Прощался? — удивленно поднял брови Чегодаев.
В его голосе, спокойном удивлении, небрежной позе было такое равнодушие, что ни один посторонний человек не усомнился бы в полной безмятежности генерала, но Евдоксия Павловна, отлично знавшая мужа, холодно взглянула на него.
— Да, он уехал во Владикавказскую. Но дело не только в этом… Я тебе уже говорила…
Генерал поспешно поднялся, заглянул в переднюю, в соседнюю комнату и, плотно притворив дверь, сказал, усаживаясь на место:
— А-а, старая история… Опять о том же…
— Именно. Я еще раз подтвердила, что люблю его…
— И что же он? — с любопытством спросил Чегодаев. Голос его был ровен и невозмутим, но в глазах на секунду блеснул насмешливый огонек, блеснул и исчез.
Евдоксия Павловна внимательно смотрела на него.
— Что ж ты молчишь? Ведь, наверное же, он что-нибудь ответил на это?
— Сказал… — медленно и как-то странно произнесла Евдоксия Павловна. — Ты был у него? — вдруг резко и неожиданно спросила она.
— У… кого? — растерянно спросил Чегодаев.
— Ты отлично знаешь, у кого. Говори, ты был до отъезда по линии у капитана? Но не лги! — поднимаясь со стула, сказала она.
— Не-ет… то есть был, заходил на минутку… — неуверенно ответил Чегодаев, смущенный пристальным взглядом жены.
— Зачем? Что ты сказал ему?
— Он что, говорил тебе что-нибудь? Какая наглость, пересказывать жене о муже… — начал было Чегодаев.
— Что ты сказал ему? Отвечай сейчас же…
Голос Евдоксии Павловны был тих, спокоен, но немигающие глаза, устремленные на мужа, были так гневны, что генерал пожал плечами и еле слышно пробормотал:
— Ничего особенною… Гак, почти ничего… Ну, сказал, что я люблю тебя больше жизни… Вот и все… Да что он тебе, тебе-то сказал? — вдруг срываясь, почти взвизгнул Чегодаев.
— Я все поняла, — тихо, как бы самой себе, сказала Евдоксия Павловна. — Он благородный, честный человек, он не купец и коммерсант, как ты, Иван Сергеевич… Я все понимаю, вы и здесь, господин генерал, проявили свой финансовый гений… но ошиблись…
Она стояла возле оцепенело сидевшего Чегодаева.
— …Вы просчитались, здесь не проценты и консоли, не дивиденды и деловые махинации торговых банков, а живые люди… Ох, как вы просчитались, ваше превосходительство!.. — Она с презрением отвернулась и отошла от мужа.
— Ничего не понимаю! Что за консоли и проценты? Что ты этим хотела сказать? — заговорил Чегодаев.
— Какая низость!.. Прикинуться несчастным, обезумевшим от горя человеком…
— Да, да!! Я именно таким и был в эти секунды… но низок и подл он, он, обещавший ничего никогда никому не говорить, — задыхаясь от волнения, произнес генерал.