Быть подлецом
Шрифт:
Мисс Элизабет подняла глаза на дядю. Взгляд её был достаточно красноречив и содержал просьбу умолкнуть.
'В доме повешенного не говорят о веревке', наконец тихо обронила она.
– А в доме палача?
– тихо осведомился епископ Корнтуэйт.
– В самоубийстве палач и жертва слиты неразделимо, - спокойно парировал Джозеф.
– В жизни людей есть опасные темные точки, где сгущается бездонная тьма, - тихо заметил епископ, - если человеку удастся вырваться из этой точки, он спасен, вот почему в иные минуты так важна помощь, может спасти вовремя сказанное слово или даже взгляд, дающий почувствовать, что человек не один на свете. Вот почему так страшно одиночество для человека. И мне жаль, что в этом доме не нашлось никого, кто смог бы поддержать отчаявшихся...
Его упрёк не был воспринят, по крайней мере, Донован не заметил, чтобы кто-то принял его на свой счёт. Мисс Элизабет сидела в тёмном траурном платье, но время от времени с улыбкой поглядывала на обручальное кольцо на пальце, Джозеф Бреннан лакомился красной икрой, запивая её белым вином, Райан Бреннан тихо беседовал с управляющим о делах на конном заводе, миссис Бреннан молчала.
– Мисс Элизабет, - Корнтуэйт обернулся к Бесс Бреннан, - а вам жаль мисс Хэдфилд?
Элизабет подняла на него спокойные глаза.
– Да, я относилась к ней с уважением. Энн была истинной леди. Жаль, что она выбрала такой путь.
– А мисс Шарлотт?
Мисс Бреннан ни не миг не утратила хладнокровия.
– Мне было жаль и её. И мисс Кэтрин тоже.
– Но как вы узнали, что мисс Шарлотт в подвале?
Элизабет покачала головой.
– Я и не знала, но Джеймс Фокс уже несколько недель досаждал мне жалобами: по его мнению, в подвале поселилось привидение, оттуда слышались стоны и шорохи. Я тщетно пыталась внушить ему, что это вздор, но он, хоть не боится ходить с рогатиной на медведя, до дрожи страшится призраков. Он и в этот раз был в левом крыле, услыхал шум в подвале, бросился к Джейн Лидс и ко мне. Я была уверена, что всё вздор, но, подойдя ближе, тоже услышала шум.
– Но как же с вами не встретился Лорример?
В разговор вмешался Райан, добродушно уточнивший:
– Мэтью рассказал, что удрал на третий этаж, не став выходить в галерею. Он был напуган. Он знал Патрика и боялся его, в гневе тот был способен на любую необдуманную глупость.
– Но почему мистер Хэдфилд направился в дождь на болота?
Райан пожал плечами.
– Должен признаться, что это я попросил его забрать сестру и уехать из моего дома. И не раскаиваюсь, - глаза Райана Бреннана сверкнули, - я не позволю в моем доме оскорблять тех, кто мне дорог. При этом, - заметил он, опустив глаза, - если вы, сэр, полагаете, что я чем-то обидел мисс Энн Хэдфилд, тем паче, как намекал доктор Мэддокс, соблазнил её, то уверяю вас, это просто вздор.
– И вы никогда не были к ней жестоки?
– Hard words break no bones.(1)
– Смотря кому...
– Об этом надо было думать её братцу, - не похоже было, что Райана Бреннана мучила совесть.
– По-моему, прецедент увековечивает принцип, а договор - всегда был дороже денег.
– Но почему она вас в предсмертном письме называет вас исчадьем ада?
Корнтуэйт не сумел смутить Райана Бреннана.
– Я, полагая, что наши семьи породнятся, позволял себе ухаживать за ней. Она приняла мои слова слишком всерьёз. Она вообще всё принимала всерьёз. Но я не шутил и женился бы, если бы её брат всё не испортил.
Донован слушал этот разговор с двойственным чувством. Он считал, что Райан прав, хоть и полагал, что он рассуждает излишне жестко. Но Чарльз думал, что и сам Хэдфилд, по меньшей мере, поступил не по-джентльменски. Если ему не по душе была мисс Элизабет, он мог сказать об этом сразу, ведь отказ жениться он объяснял тем, что она некрасива. Но едва ли мисс Элизабет была иной полгода назад, когда они с Энн только приехали в Кэндлвик-хаус. Почему он оставался здесь так долго? Ведь он не мог не замечать, что его сестра влюбляется в Райана Бреннана. Почему он не уехал сразу? Чего ждал?
При этом для самого Донована было большим облегчением, что теперь было твердо известно, что Райан Бреннан вел себя по отношению к мисс Энн Хэдфилд безупречно, как истинный джентльмен. Да и мисс Элизабет в её обиде на Хэдфилда Донован тоже понимал.
– Хорошо. Нелепо спрашивать, почему наложил на себя руки Патрик, можно понять его боль и потрясение. Он, видимо, подлинно любил мисс Ревелл. Но что случилось с мисс Кэтрин? Кто соблазнил её?
Джозеф ухмыльнулся.
– Стоит ли говорить дурно о мёртвых, сударь?
– А что, ничего доброго о ней сказать нельзя?
– Ну почему?
– Джозеф пожал плечами, - она была доброй девочкой. Не менее доброй, чем её сестрица Шарлотт.
– Я понял, - кивнул епископ, - семь смертей - а виновного нет?
– Я тоже иногда хочу повеситься. Но не нахожу подходящей веревки и приличного повода. Кто в этом виноват?
– в Джозефе Бреннане снова промелькнул гаер.
– Это логично. Не можешь жить - займись чем-нибудь другим. Если прав этот ботаник из Шропшира, и мы точно - потомки мартышек, то неужели подлинно надо было подниматься с четырех лап на две, чтобы наложить на себя освободившиеся руки?
Донован молчал. Он понимал, что эти, сидящие сейчас за этим столом, умны и сдержанны, хладнокровны и бесстрастны. Корнтуэйту ничего не добиться. Они едва ли лгали, что не чувствуют вины, - они и впрямь ее не чувствовали.
Да и была ли вина?
___________________________________________
1. Тяжелые слова костей не ломают (англ.)
Эпилог.
Правда всегда побеждает.
Точнее то, что побеждает, всегда оказывается правдой.
Г. Лауб.
Если бы я держал в руке все истины мира,
я бы поостерегся разжать ее, чтобы показать их людям.
Бернар Фонтенель.
В течение следующей недели Донован завершил установку витражей в храме, снял копию с портрета Райана Бреннана и дописал портрет миссис Эмили Бреннан. Бреннаны ничуть не поскупились, заказав к новым портретам богатые позолоченные багеты. Щедро расплатились они и с живописцем: за каждый портрет мистер Райан Бреннан отсчитал двадцать гиней, за свой же - дал тридцать.