Быть подлецом
Шрифт:
– Мне кажется, - робко заметил Донован, - что мисс Элизабет... я говорил об этом мистеру Мэддоксу, она... иногда способна... натравить людей друг на друга. Но я не верю, что она способна на низость. Её, если предположить, что именно она виновна, все же можно оправдать. Конечно, она была оскорблена пренебрежением мистера Хэдфилда. А эта лаборатория Джозефа... там может и не быть ничего недозволительного. Он мог просто занять удобное помещение, на том момент пустовавшее. Он так умён, его суждения разумны, и я не могу поверить... Не буду скрывать, меня немного напугала миссис Бреннан, но и ее заподозрить в стремлении убить сыновей - безумно.
Корнтуэйт вздохнул.
– Подлецы потому столь часто и преуспевают, что ведут себя как честные люди, а честные люди потому и не понимают подлецов, что судят о них, как о честных людях... Тем временем подлецы улыбаются... Кто он, этот улыбающийся подлец?
– утомленно пробормотал Корнтуэйт.
– Помните, в 'Гамлете'?
O villain, villain, smiling, damned villain!
My tables! Meet it is I set it down
That one may smile, and smile, and be a villain...- епископ помрачнел и вяло продолжил, - семерых погибших нам уже не воскресить. И боюсь, не поймать и подлеца. Подлость безбожна, но сильна умением плевать на совесть и забывать о чести. Стыд и честь - как платье: чем больше потрепаны, тем беспечнее к ним относишься. Но семь трупов... Мир подлеет. И старомодная подлость Ловеласов уже не выдерживает конкуренции.
Донован растерялся. Он не ждал таких слов.
– Но, мистер Корнтуэйт, если всё же всё взвесить?
– он заторопился, - в феврале погибает Уильям Бреннан. Это явное самоубийство, вызванное отчаянием. Кому выгодна его смерть? Мисс Элизабет? Она была не очень высокого мнения о брате, считала, что он 'воспринимает жизнь излишне драматично', но она ничего не выиграла от его смерти и явно сожалела о ней. Мистеру Джозефу эта смерть тоже не нужна, что ему-то за резон? Матери? Нелепость. Затем погибает Мартин. Но и его смерть совершенно не нужна ни мисс Бреннан, ни Джозефу Бреннану, ни миссис Эмили. Она вообще никому не нужна, он не стоял ни у кого не пути. Затем внезапная гибель Кэтрин. Незадолго до смерти с ней говорит Эдвард Хэдфилд, он укоряет её за то, что она не сохранила чести. Это ранит девушку: возможно, она надеялась, что он простит ей ошибку молодости, но... И в отчаянии она решает покончить с собой. Ни мисс Элизабет, ни мистеру Джозефу от её гибели нет никакого прока и ни малейшей выгоды. Миссис Эмили - тоже. Потом следует ссора мистера Райана Бреннана и Эдварда Хэдфилда, и Райан просит его покинуть дом. Но что в том пользы Джозефу? Элизабет могла радоваться этому, но она уже просватана за другого. Но мистер Хэдфилд непонятно почему бежит на болота...
– епископ прикрыл глаза и молча слушал Донована.
– В смерти мисс Шарлотт мистики нет, это просто несчастный случай, спровоцированный злополучным Патриком, который и сам за это поплатился. А смерть мисс Энн Хэдфилд - это просто любовное помешательство... Что мешало её уехать, успокоиться, прийти в себя? Все это ... похоже на случайность.
– И все эти беды - случайно собрались в одном доме?
– в голосе епископа не было иронии, только бесконечная усталость.
– Слово 'случайность' бессмысленно, мистер Донован, люди придумали его, чтобы выражать свое непонимание закономерности определенных явлений.
Донован осторожно поинтересовался тем, что занимало его самого нынешним утром.
– А скажите, сэр Роберт, вы говорили, что мистер Ральф Бреннан был человеком достойным, - Корнтуэйт повернул к нему голову.
– Меня интересует, насколько близко вы его знали?
Епископ с удивлением взглянул на Донована и задумался. Потом рассудительно ответил:
– Хочу думать, что это не праздный интерес... Ральф Бреннан. Я учил его, потом многие годы знал довольно близко. Это был умный, рассудительный человек, человек дела и слова, не фанфарон, не распутник, не пустышка. Если вы спрашиваете, мог ли я заблуждаться на его счёт, - епископ закусил губу и несколько секунд молчал, потом продолжил, - пожалуй, нет. Иногда я ловил его на довольно жестких и пуританских высказываниях, но они были неизменно верны. Следовал ли он им сам? Не был ли лицемером? Ну, мне кажется, нет... А почему вы спрашиваете?
– Райан, когда позировал мне, сказал, что его отец однажды сказал ему, что хотел бы заговорить его от мятежа черни, от банкротства семейства и... от великой любви. Почему? Вы говорили, что семья мистера Ральфа Бреннана была разорена. Не надо объяснять, почему отцу хотелось бы, чтобы сын не был вовлечен в бунты и восстания, но любовь? Знал ли мистер Ральф Бреннан великую любовь?
Доновану показалось, что он чем-то задел епископа. Корнтуэйт побледнел, однако, вздохнув, проговорил:
– Любовь...
– он вздохнул, - я точно не знаю этого, однако слышал, что Райан в колледже подлинно был влюблён. Но девица была бедна, и им просто было не на что жить. Кажется, был разрыв, но я не смогу сказать, кто был его инициатором. Была ли это великая любовь?
– епископ пожал плечами, - однажды я видел его с этой девушкой, она приезжала в колледж. Красавица. Но ведь не исключено, что она сама...
– Разлюбила самого красивого мужчину из всех, кого вы только видели? Такого же, как Райан?
Корнтуэйт снова пожал плечами.
– Вы хотите спросить, не пренебрег ли он девушкой из-за её и своей бедности?
Донован кивнул.
– Не знаю. Но он подлинно был нищ, как Иов. Возможно, он просто не мог позволить себе обречь девушку на нищету.
– А что с ней сталось?
– Не знаю. Я о ней-то самой не вспоминал, пока вы не спросили.
Вечером оба они направились в Кэндлвик-хаус, пришли в преддверии ужина и были весьма любезно встречены миссис Бреннан. Она рассыпалась в благодарностях сэру Роберту за его рекомендацию: мистер Донован - настоящий мастер, истинный живописец.
Епископ рассказал о делах в Ноттингеме, потом заговорил о последних событиях в доме.
– Я был просто в ужасе, когда узнал о гибели ваших кузин, мистера Хэдфилда, Патрика, Энн. Это безумие какое-то. Что происходит в доме?
Его слова не произвели особого впечатления на присутствующих.
– Может быть, я чего-то не понимаю, но этот дом полон одержимых, - заявил мистер Джозеф Бреннан епископу Корнтуэйту.
– Мне так не показалось, - холодно заметил Корнтуэйт.
– Любой самоубийца одержим объявшей его тьмой, - спокойно пояснил Джозеф, - это проявление малодушия, отказ выдержать испытание, измена жизни и ее Творцу. Это всегда обида на жизнь, на других людей, на мир, на Бога. Но это чувство раба... и сколько в этом безнадежности, потери веры.
Епископ молча кивнул, внимательно глядя на Джозефа.
– Метафизика самоубийства - это дьявольщина, - продолжал Джозеф, - допустим, девица переживает муку несчастной любви. Она ни в чем не видит никакого смысла, все окрашивается в темный цвет безнадежной бессмыслицы, все осмысленное вытесняется.
– Он прожевал кусок ростбифа и продолжил, - самоубийца - человек ни во что не верящий, ни на что не надеющийся и ничего не любящий. Самоубийство же из-за любви более всего свидетельствует об одержимости и грехе идолопоклонства.