Бывший. Сжигая дотла
Шрифт:
И к лучшему, а потом я свалил к отцу…
Плюхаюсь за руль, оставляя дверь открытой. Воздух. Мне нужен воздух. Кислород.
Но кислород пошел на карусельки с ушлепком.
Письмо.
Одно.
Виски сдавливает так, что голова вот-вот взорвется. Хлопаю бардачком и, нашарив обезбол, закидываюсь.
Открываю мэйл и пытаюсь читать. Смысл слов до меня доходит не сразу.
Некоторые предложения я перечитываю по нескольку раз, чтобы понять.
Это сюр.
Это блядь, что?
Меня прошибает током, я бросаю
«И этого мало? Так на! Жри! Вонючий жирный препод с потными ладошками зажимал меня, зная, что без его зачета степухи не будет. «Раздвигай ноги, паскуда! Все знают, что ты даешь за деньги! Зачет у меня стоит чирик, так что ты идешь на повышение», и убежав, я скрючилась под лестницей у гардероба, размазывая слезы».
Что?
Я его убью. Я не знаю, кто это, но догадываюсь. Уничтожу урода!
«Я не знала, куда мне идти. Соседка закинула мне яйца и рыбьи хвосты в форточку. В замок насовали спичек и залили воском. Я три часа ждала на морозе взломщика, а потом осталась до утра ночевать с незапертой дверью, подпертой креслом, а ко мне ломились местные алкаши, потому что рядом с квартирой написано «Здесь живет давалка». Еще недостаточно? Но ведь уже понятно, что я могу не спать долго?».
Я слепну. Читаю и слепну. Закрываю глаза, а под веками отпечатывается больной текст. Пульс частит, потому что следующие предложения взрывают мне мозг.
«Инга, а ты почему больше не приходишь? – серьезно спрашивает моя семилетняя ученица. – Это потому что ты – блядь? Мама так сказала». У меня оставалось денег только на банку кильки и бутылку кефира».
Ебать. Что это? Что здесь написано? Мне хочется орать в горло. Убить кого-нибудь. Пытать, и чтобы кто-нибудь мне все объяснил. ЧТО ЭТО?
Телефон выпадает из рук и закатывается под педаль. Пальцы немеют.
Ученица. Что за ученица? Какие алкаши? Срань! Всех найду. Конченый препод умоется слезами под той самой лестницей.
Меня разрывает. Мобильник звонит опять, игнорю.
Нах. Мне надо разобраться. Вынимаю ключи из замка зажигания, захлопываю дверь и иду обратно в парк.
Глава 18
Демон
Прочесав весь парк, я нахожу Ингу реально на каруселях.
Стою, как придурок, в тени дерева там, куда не достает свет огней, и пожираю ее глазами.
Я словно маньячила. Кулаки сжимаются от жажды раздробить зубы этому Арсу, постоянно тянущего к Инге свои грязные лапы.
Меня раздирает от желания подойти и стащить ее с этого сраного коняги, но у нее сейчас такое счастливое лицо. Она светится, от нее идет этот проклятый светлый вайб, в котором я раньше грелся. Выворачивался на изнанку, чтобы получить хоть лучик.
Без него, теплого
Полгода назад в последнюю встречу до моего отъезда ее глаза были зареванными, а взгляд – погасшим и затравленным. Когда Инга смотрит на меня теперь, в нем не осталось ничего от того, что мешало мне окончательно превратиться в чудовище.
Раньше она смотрела на меня, и мне казалось, я для нее единственный в мире, особенный, блядь. Я горы готов был свернуть, чтобы так было всегда. А потом оказалось, что ей это не нужно.
И чуть не сдох без этого взгляда.
Выгреб. Не без потерь, но выгреб.
Точнее, я так думал.
Сейчас все это направлено на сукана рядом с ней.
Я – дебил, но не могу не понимать, что стоит мне нарисоваться, и она опять потухнет.
А так хоть издали посмотреть. И я смотрю.
И внутри меня корчится сраный наркоман, видя, как источник светит другому.
Истекая кровью, мое черное сердце болит так, что не могу выдохнуть. Чувство, что я остался один в клоаке, хуй с ним – без всех. Без нее.
Дерьмовое чувство.
Меня затапливает глухой ревностью, заволакивает злым бешенством.
Какого хрена, Инга? Ты стерла меня из жизни?
Вспышка ярости затмевает пьяные воспоминания, как она звонила после той ночи, и я добавил ее в ЧС. Она пыталась со мной поговорить лично, дребезжащим ломким голосом, полным слез, просила выслушать.
Да, я не дал ей тогда шанса. Меня душили собственные бесы. Я не был уверен, что смогу сдержаться, и не вытворю очередной финт.
Но какого хрена Воловецкая решила, что теперь все закончилось?
Я решил, что она будет гореть в том же аду, что и я.
Так почему я по-прежнему там один?
И этот эмэйл, поселивший во мне внезапные сомнения.
Он меня убивает.
Какого она винит во всем этом меня?
«Все еще считаешь недостаточно? Ты сказал тогда, лучше б меня не было. И меня почти не стало. Мне повезло, что Жанка не дала нажраться снотворного. Хотя мне казалось, что другого выхода для меня нет. Я просто не смогу без тебя дышать, и это будет милосердно. А сейчас смотрю на тебя и понимаю, что не из-за чего было травиться. Права Жанна. Только горе причинила бы родителям. Таким, как ты, место в преисподней, а не в моей жизни».
О, девочка моя, я уже там. Жарюсь.
Я без тебя, малыш, тоже не дышу. Я полутруп. Мне нет места нигде.
Меня бомбит от того, что Инга обвиняет меня.
Эти строки не дают мне сейчас ворваться, закинуть Ингу плечо и утащить в свою берлогу. Выставить всех и запереть ее в доме. Сначала просто затискать до смерти, наплевав на ее вопли, проспать с ней в обнимку часов двадцать, а уже потом выяснять, что за наезды, что за херь с таблетками?
Я ее ненавижу. Я бы с превеликим удовольствием забыл, что Инга Воловецкая существует.