Ц-41. Из записок разведчика
Шрифт:
Они заверили меня в преданности империи.
— Кто знает, Леночка, может с Петровым встретитесь, — пощекотал я ее за подбородок.
Затем я предложил Вихляеву проводить меня в лес, за рацией. «Бухгалтер» осталась в тайнике.
Какова же была моя досада! День выдался серый, прохладный. Совсем низко, цепляясь за верхушки деревьев, плыли облака. На траве блестели крупные капли — только что прошел дождь. «Как же быть с сигналом? — мелькнуло в голове. — Свежо, значит, нет повода снимать кепку… А платок, зачем его прикладывать ко лбу?» Невольно прикоснулся к карману брюк и почувствовал успокоительный холодок стали.
Вихляев и я, оба оглянулись, каждый со своей тайной мыслью: он — не следит ли кто? я — смотрите в оба, вот мы — на виду, ждите сигнала.
А сердце тревожно колотится…
Вот уже близко дерево, под которым спрятана рация. Из головы не выходит: «Как дать сигнал? Может самому выхватить пистолет и — «руки вверх»! Нет, нельзя. Приказ генерала — не рисковать. Вдруг борьба, бухгалтер услышит, предупредит о провале… Тут надо наверняка».
И мне приходит счастливая мысль. Нарочно натыкаюсь головой на сук. Кепка падает.
— Черт! — ворчу я сердито и, вытащив из кармана носовой платок, принимаюсь отчаянно тереть лоб.
Хрустят ветки — и мы под дулами автоматов.
Вихляев растерянно оглядывается по сторонам и покорно поднимает руки. Мгновение — и из его рта торчит кожаная перчатка, а в глазах трусливая мольба. Куда девалось молодечество! Но через миг его глаза уже полны неописуемого животного страха. Он видит как мне в руки передают рацию, и я, помахав ему рукой, спокойно направляюсь к тайнику.
Через минуту бледная, как полотно, наверх вылезает и девушка с пушистыми косами.
Почти одновременно с нею из дома под руки любезно выводят супругу лесника.
Шпионская точка была захвачена. Регулярно каждую декаду немецкая разведка продолжала получать «секретные данные» о наших воинских частях…
Воскрешение из мертвых
В тот же день я явился к Усову.
Невысокий худощавый человек с добродушным лицом поднялся мне навстречу.
«Да, — подумал я, — прав был генерал, когда рассказывал, что за десять лет совместной работы он не слышал от Усова и десяти слов о самом себе… Таким людям все хорошо, лишь бы дело шло и подчиненные всем были обеспечены».
— Ну, Ефрем, свет Никитович, рассказывай, — положил он обе руки на мои плечи и усадил в кресло.
Я подробно доложил обо всем.
Тут же при мне допросили Вихляева и Елену. Но они мало чем дополнили мои сведения.
— Все, что знаем, рассказали, — на коленях клялся Вихляев.
Его поднимали, усаживали в кресло, предлагали папиросу. Он жадно глотал дым — и опять валился на пол. Елена заламывала руки:
— Смилуйтесь! Не виновата я. Все, как на духу, рассказала.
Так мы от них больше ничего и не узнали.
Нам нужна была ниточка, след. Как раз этого мы и не добились.
Петров, так ловко расставивший сети для Елены… Где он?
А Головин — Головкин, или что-то похожее на это… Как выяснить точно фамилию? Кто скрывается под этим именем?
Все это оставалось загадкой…
Целыми днями с помощниками Усова перебирали мы в штабе армии личные дела офицеров, запросили части. Оказалось, что в частях армии служит одиннадцать лейтенантов Петровых, один из них Анатолий, но Николаевич. Двое Сергеевичи, но не Анатолии… Нашелся один Головков, но в части служит давно и никуда не выбывал. В одну из частей недавно из госпиталя прибыл Голованов. Обнаружилось и два Головина. Один из них в полку всего месяц, другой полгода назад прибыл из училища.
— Значит, всего четыре! — рассуждал Усов. — Двое отпадают. А вот за Головиным надо посмотреть… Да и Голованова стоит на учет взять.
Поиски Петрова продолжались, а пока вплотную занялись Головиным. Мне поручили к нему присмотреться.
В форме старшего лейтенанта я прибыл в стрелковый полк, где служил Головин. Вскоре познакомился с ним, старался не упускать из виду, но при беседах никогда не начинал разговора первым. Он оказался разбитным свойским малым, любопытным не в меру, большим любителем веселой компании и спиртного. Обычно после выпивки он жаловался на боли в желудке. Рассказывал, что в детстве бабка спросонья налила ему вместо воды спиртного и сожгла все внутренности, теперь каждый раз мучается. Но пить не прекращал.
«Объективные данные в нашу пользу, — сообщал я через своих людей Усову, — но смущают его глаза… Уж больно доверчивы, как у ребенка, почти наивны…»
«Вам уже приходилось иметь дело с обманчивыми глазами, — отвечал Усов. — Забыли Вихляева? Сами говорили, что за «покорителя» девичьих сердец еще сойдет. Не верьте глазам, смотрите в душу».
Я следил, старался заглянуть «в душу». И тут вдруг случай, переполошивший весь полк. У лейтенанта В., стоявшего на одной квартире с Головиным, исчезла планшетка с кодированной картой. Начались поиски, перевернули весь дом, опросили Головина, хозяйку квартиры, ее семилетнего сына. Планшетка будто сквозь землю провалилась. Никого в квартире из посторонних не было, из дома никто не выходил… И все-таки планшетка с картой исчезла.
Головин «с горя» перепил, слег в медсанбат. Еле-еле отходили. Вместе с Головиным в медсанбате появился новый санитар. Он почти не отходил от больного, услужливо подавал стакан, исправно приносил микстуру.
Однажды навестил Головина и я. Как раз в это время, когда я вошел в палату, у его постели сидел врач и записывал что-то в истории болезни. Санитар, плотный, коренастый, стоял у входа. Его лицо мне показалось знакомым.
И вдруг сердце у меня учащенно забилось, с трудом сдерживая себя, я выскочил из палаты и, не оглядываясь, добежал до машины.