Цацики и Рецина
Шрифт:
— Почему Беатой Карлсон? — удивился Цацики.
— Просто ничего скучнее и нелепее этого имени в голову не приходит, — вздохнула Мамаша.
Рецина сидела в траве и хватала Йорана за нос. Вдруг она перевалилась на живот, встала на четвереньки и поползла к соседской кошке, которая зашла к ним в гости.
— Она ползает! — закричал Йоран. — Смотрите, она ползает. Моя дочь научилась ползать!
Дедушка и бабушка прибежали посмотреть. Посмотреть на чудо-Рецину, которая ползла за кошкой.
— Ура! — восхитился Цацики. — Скоро она будет спускать пульт от телевизора в унитаз! — Он очень этого ждал. Ждал, что сестра подрастет, заговорит, пойдет в детский сад, а он сможет ее забирать, как они забирали Бэббен, младшую сестру Пера Хаммара. Цацики считал, что детский сад — это единственное место на земле, где можно чувствовать себя по-настоящему взрослым.
— Время так быстро пролетит, — вздохнул дедушка.
— Да, скоро она закончит школу, — засмеялся Цацики. — Дух захватывает, правда? — припомнил он дедушкины слова.
— О да. Но если ты будешь дразниться, я не возьму тебя на рыбалку.
— Нет, возьмешь. Ты обещал. Иначе я не возьму тебя ловить каракатиц в Агиос Аммосе.
— Пожалуй, схожу-ка я лучше за удочками, — сказал дедушка.
— Вот-вот, — подтвердил Цацики.
Прощание
Хотя бабушка, дедушка, Мамаша, Йоран, Рецина и Пер Хаммар должны были лететь на одном самолете, Цацики в этот раз предстояло со многим попрощаться. Когда он вернется назад, все будет по-другому.
К его удивлению, печальнее всего было расставаться с Мортеном Вонючей Крысой. Он уезжал в тот же день, но его вылет был раньше.
— Ты всегда будешь моим старшим братом, — захлебываясь слезами, сказал Цацики и обнял Мортена. Вернее, попытался обнять. Мортен не любил, когда его обнимал Цацики. Даже в такой день.
Зато со Стиной Мортен целовался и обнимался целую вечность, прежде чем они прошли в зал вылета. Стина плакала так, будто они никогда больше не увидятся, хотя собиралась навестить друга летом.
— Спокуха, приятель, — сказал Мортен и саданул Цацики по плечу. Было не очень больно, потому что синяк уже прошел. — Я еще приеду на Рождество.
— Ну, Мортен, будь умницей, — наставляла Мамаша. — И знай, что можешь вернуться домой, когда захочешь.
— Спокуха, — дрожащим голосом проговорил Мортен и долго простоял в ее объятиях. Цацики видел, что у него в глазах слезы.
— Мы тебя навестим, — пообещала Мамаша. — А еще будем писать друг другу — каждый день. Обещай!
— Спокуха, — снова повторил Мортен и высвободился из Мамашиных объятий. Он взял гитару, которую Мамаша подарила ему на прощание, и отдал свой билет девушке, ждавшей, пока он пройдет на борт. Мортен последним зашел в коридор, ведущий к самолету. Он улетал туда, где его ждали родная мама, сестры и новая жизнь.
— И все-таки Мортен был ничего, — сказал Цацики Перу Хаммару. Они уже поднялись в воздух, и Пер Хаммар за обе щеки уплетал обед, который им подала стюардесса. Пер Хаммар считал, что это очень вкусно. Цацики ненавидел самолетную еду. Он съел только булочку и шоколадку.
Да, когда они вернутся в Стокгольм, все будет по-другому. На Паркгатан будут жить другие, незнакомые люди, и другие дети будут играть в его домике под потолком. Йоран давно хотел поменять квартиру, чтобы она была не только Мамашина, но и его. Мамаша неожиданно с ним согласилась, и, хотя Цацики был против, они нашли новую квартиру недалеко от Ратуши.
— Приятно начать с нуля, — уговаривала Мамаша Цацики.
— Да, но ведь я прожил на Паркгатан всю свою жизнь, — вздохнул Цацики.
— Вот именно. Значит, пора сменить обстановку.
Единственное преимущество новой квартиры заключалось в том, что теперь у Цацики будет собственный проездной на автобус. У Пера Хаммара тоже, и он сможет приезжать к Цацики так же часто, как раньше. Они решили стать путешественниками и объездить все автобусные маршруты и все линии метро, до конечных станций и обратно. Только родители об этом знать не должны. Взрослые всегда запрещают все самое увлекательное.
«Мамашиных мятежников» больше не существовало, их теперь можно было услышать только в записях и на радио. Мамаша вовсю сочиняла новые песни для сольного альбома.
— А если из этого ничего не выйдет, стану, когда вырасту, кем-нибудь еще. Может, заведу еще детей.
— Как минимум пять, — сказал Йоран и поцеловал ее.
— Нет, — серьезно ответила Мамаша, — пять не получится, у меня осталось только два имени. Узо и Метакса.
— Ну уж нет! — возмутился Цацики. — Эти имена я забил для своих детей.
— Как жарко, — сказал Пер Хаммар. Они стояли на палубе парома, отчаливающего из Пирея. Дул ветер — горячий, соленый и влажный. Море отливало бирюзой.
— Вон там находится Агиос Аммос, — объяснил Цацики, указав вдаль. — Если нам повезет, увидим дельфинов.
— Здорово, — откликнулся Пер Хаммар. — Мне уже нравится Греция, даже несмотря на жару.
— Я же говорил, что тебе понравится.
— Ты готов? — спросила Мамаша Цацики и передала Рецину Йорану.
— Да, — ответил Цацики, и они завопили в два голоса, сообщая всей Греции о своем счастье.
— Что это было? — удивился Пер Хаммар.