Царь-гора
Шрифт:
– А говорят, – сказал он, – греческого Зевеса, когда он в люльке агукал, питала коза Амалфея. Так, думаю, ее молоку далеко до энтого. А, вашскородь?
– Куда как далеко.
– Да эта Амалфея просто дура, – пробурчал прапорщик. На верхней губе у него, на которой уже прорастал пух, осталась капля молока.
Наверное, он хотел еще что-то добавить в адрес древнегреческой козы, вскормившей громовержца и никогда не жившей в русской деревне, ободранной догола и спаленной заживо русским же диким зверем. Но ему помешал ординарец, примчавшийся с срочным сообщением от разведки.
Выслушав донесение, Шергин приказал поднимать первую роту. Заменив собой командира роты и взяв разведчика, он повел сотню солдат вдоль реки. Спешный бросок через тайгу, тесно обступавшую берега льдистой речной дороги, принес незамедлительный успех.
Через три версты остановились на краю леса. Из наспех оборудованного «секрета» показался заиндевевший разведчик, сибиряк-охотник в волчьей шапке-ушанке, и немногословно доложился. Полсотни винтовок нацелились на копошащиеся в открытом поле темные мишени людей. Другая полусотня отправилась в обход.
– Уж заканчивают однако, – сказала разведка. – Много ящиков погрузили.
– Сколько?
– С десять будет. Тяжелые, видно. Взлетит ли машина? – с бывалым спокойствием рассуждал сибиряк.
– Роговцы? – немного взволнованно размышлял Шергин, поглядывая на ту часть леса, где скрытно совершался обходной маневр.
– Не похожи. У тех калмыков нету. А у этих, смотри-ка ты, калмык на калмыке.
Шергин прицелился из револьвера.
– Ну, ребятушки, не подведите. С таким призом не стыдно будет к самому товарищу Троцкому наведаться.
– Да нешто мы еропланов в плен не брали, – отозвался от ближайшей сосны рядовой Сидорчук, потерев друг об дружку руки в задубевших от холода рукавицах.
Сухо треснул первый выстрел из револьвера, родив долгое эхо винтовочной пальбы. Атаку можно было бы назвать стремительной, если б мороз не сковывал движения, а ледяной воздух не выбивал из глаз слезы, мешая видеть цель. С первого мгновения боя люди, суетившиеся возле аэроплана, отбежали в стороны, попадали в снег и начали неуверенно отстреливаться. Летающая машина заурчала мотором, чихнула раз, другой, но все-таки медленно покатила прочь по хорошо утрамбованной полосе, пересекающей снежную пустошь. Шергин в мрачном азарте стрелял по ее корпусу, однако пули не могли найти уязвимое место аэроплана. Машина набирала скорость и издевательски покачивала на неровной дороге этажеркой крыльев. Наконец, проехав почти все безлесье, оторвалась от белой пелены земли.
К этому времени позиционная перестрелка перешла в наступление. Большинство алтайцев полегли в самом начале – то ли плохо владели оружием, то ли их оглушила внезапность нападения. Сопротивляться продолжали несколько человек, но и тех быстро смяли. Аэроплан, сделав разворот, низко пролетел над местом стычки, мотор пророкотал что-то насмешливое. В небо из винтовок возмущенно брызнул салют, но «этажерке» ничем не повредил.
Шергин зачерпнул голой ладонью снег, растер им горячее лицо. Затем, оглянувшись на лежащие вразброс трупы, в сердцах плюнул.
– Господин полковник, двое взяты в плен.
– А! Хорошо.
Это и впрямь было хорошо. Чересчур фантастически рисовался аэроплан, катящий по взлетной полосе посреди черной замороженной тайги, слишком неправдоподобной казалась быстрая смерть нескольких десятков инородцев. Загадочны были и ящики, улетевшие из-под носа. Теперь будет, кого спросить об этом.
Оба пленных оказались русскими: один смиренно повесил голову, другой, утихомиренный ударом в зубы, непреклонно смотрел перед собой. Среди трупов также нашлось несколько русских – тех, что держали на себе весь короткий бой.
– Взгляните, господин полковник, – окликнули Шергина.
Возле подводы, с которой перегружали ящики, лежала ничком баба: с головы сбили шапку, по снегу растрепались длинные вороные волосы. На ней были мужские, подбитые ватой галифе, валенки и дубленый полушубок. На спине чернела дырка от пули. Вокруг сгрудились солдаты, разглядывая покойницу с живым интересом.
– Баба-командирша.
– Свои прикончили.
– Слыхал я о бабах-комиссаршах у красной шантрапы. Из-под юбок-то краснорожим сподручней воевать.
– Та не, вони ж пид ихными юбками не промахивать учатся.
Громовый хохот, казалось, взметнул вокруг снежный вихрь. Шергин, усмехнувшись, велел перевернуть тело. Когда открылось лицо мертвой женщины, раздались удивленные возгласы:
– Тю, жидовка!
– Ну ровно гымназистка.
– Страшненькая… – пожалел кто-то бабу.
Взятое боем оружие и подвода были единственным призом, хотя и не столь ценным, как аэроплан, но все же не обидным. По возвращении в станицу обнаружился еще один трофей, совершенно иного свойства. С виду это была ничем не примечательная обтрепанная бумага, сложенная в письмо, с разводами не то от воды, не то от пота. Ее нашли при обыске пленного, того, что требовал усмирения гордыни при помощи рукоприкладства. Ознакомившись с содержимым, Шергин ощутил необыкновенное изумление и потребовал сейчас же доставить к нему в «избу» пленника.
Удрученный, но не растерявший остатков непреклонности, тот высокомерно кривил рожу, трогал разбитую губу и на вопросы отвечал снисходительно. Через какое-то время Шергин догадался, что пленный в самом деле снисходит до разговора, уверенный в глубоком невежестве допрашивающего.
– Что тебе известно о партизанской шайке Рогова?
– Только то, что они делают свое дело, – пожал плечами пленник. Он стоял, широко расставив ноги и держа руки за спиной, хотя не был связан.
– В чьем подчинении ты состоишь?
– Своего повелителя.
– Кого-кого? – слегка удивился Шергин.
– Алтан-хана, повелителя Золотых гор.
– Что-то не слыхал о таком. Какой-нибудь туземный князек?.. Впрочем, откуда бы у князька взяться аэроплану? – спросил он сам себя.
– Алтан-хан не князь, – отверг инсинуации пленник. – Он император.
– Даже не китайский мандарин? – поднял брови Шергин. – Ладно, предположим. Что было в ящиках?