Царь-гора
Шрифт:
Вода горного озера была теплой, почти горячей, и после морозца на снежном карнизе обжигала. Ложкин вынырнул, с воплем выбежал на берег и остановился с выпученным выражением лица. Солдаты хохотали.
То, что он увидел, показалось продолжением сна о райских сливах. В горном каре между отвесными скалами цвела крошечная долина. Посреди нее разлеглось озерцо, булькающее пузырями и курящееся белым паром. Вокруг него стелилась широкой полосой молодая мягкая трава. Над травой выставили головки желтые маки, которые Ложкин сперва принял за бабочек-капустниц. Неподалеку от берега жарился насаженный на вертел горный козел.
Было тепло, как летом, и мокрый Ложкин скоро обсох.
– Во-ис-ти-ну… – повторял он в изумлении, которое не спешило покидать его.
Полковник Шергин также пребывал в состоянии потрясения основ. Душа его не находила себе места, и он три раза обошел вокруг озера, не заметив того. Солдаты купались, топили друг друга и играли в расшибалочку. Их громкие вопли не мешали полковнику созерцать собственные мысли, от которых душа еще сильнее шла вразброд. Это казалось настолько невыносимым, что нужно было срочно что-то предпринять. Нечто такое, чего раньше он никогда бы себе не позволил.
Посмотрев на плещущихся солдат, он подошел к берегу. Неподалеку стоял ротмистр Плеснев, по-наполеоновски сложивши руки на груди. По его выражению было видно, что ему хочется искупаться, но ронять себя в глазах рядовых он не намерен. Озерцо слишком маленькое, и плавать в стороне от солдат не получилось бы никак.
Шергин начал раздеваться. Ротмистр, наблюдая за ним, наконец не выдержал.
– Вы хотите купаться вместе с нижними чинами, господин полковник? – брезгливо топыря верхнюю губу, спросил он.
– Знаете, господин ротмистр, – он подчеркнул голосом абсурдное обращение к нижестоящему, – офицерский этикет меня не волнует сейчас совершенно. Вы разве не чувствуете, что сегодня мы все – я, вы, они – одна плоть?
Шергин остался в одних подштанниках, не вполне чистых.
– Ничего такого я не чувствую и не собираюсь чувствовать, господин полковник.
– Мне вас искренне жаль… Христос воскресе, ротмистр!
Он разбежался и прыгнул в самую гущу солдатских голых тел. Его приняли с восторгом, хотя и посторонились, освобождая место.
Купание в горячей воде нисколько не охладило его мысли. Васька принес подцепленный на штык кусок жареного мяса, истекающий жиром, но Шергин не притронулся к еде.
– Уморить себя решили, вашскородь? – обиженно спросил Васька.
– Поди прочь, – отмахнулся полковник. – Нет, погоди. Стой.
– Стою. Гожу.
– Сейчас же позови прапорщика Чернова.
– Чтоб он уговорил вас съесть мясо? – уточнил Васька.
– Немедленно!! – рявкнул Шергин.
Ваську сдуло как ветром.
Прапорщик Чернов, за время похода ставший на полголовы выше и еще худее, чем был, когда его выловили из уральской реки, смотрел на полковника непонимающе.
– Я видел, – ломким, неустановившимся голосом говорил он. – Своими глазами.
– Ты видел, как убили всех троих? – медленно чеканя слова, спросил Шергин.
Миша Чернов моргнул и ответил не очень уверенно:
– Да.
– Вспоминай!
Прапорщик почесался, потянул носом, снова моргнул и уставился на Шергина почти испуганно.
– Ну?
– Марью Львовну помню… штыком. Ваньку малого… по голове.
– Как убили Сашу, ты видел? – Шергин от напряжения привстал с камня, на котором сидел.
– Нет, – выдохнул Чернов. – Не видел. Я только подумал…
Шергин снова утвердился на камне, перевел дух.
– Он жив.
– А? – раскрыл рот прапорщик.
– Мой сын жив. Они не нашли его.
Миша Чернов был потрясен.
– Я… я…
– Молчи, – велел Шергин, – и слушай внимательно. Через какое-то время мы уйдем отсюда вниз. Я хочу, чтобы ты запомнил все, что здесь. Оглянись.
Прапорщик послушно повертел головой.
– Я хочу, чтобы все это осталось в тебе – гора, озеро, эта трава, эта Пасха, купание солдат. Чтобы ты сохранил в себе эту высоту. Ты меня понимаешь?
Чернов ответил энергичным кивком, хотя изумленное выражение его свидетельствовало, что понимает он мало.
– Ты обязательно останешься жив, – продолжал Шергин с нажимом, словно приказывал остаться в живых, – и уйдешь за границу…
Прапорщик снова не сумел совладать с мышцами лица, поддерживающими на месте челюсть.
– Я?.. Я не уйду… Никуда я не пойду из России.
– Пойдешь. Отыщешь себе пристанище за границей. Будешь жить и хранить Россию там. А потомки твои пусть возвращаются, когда будет можно.
Миша мотал головой, сначала медленно, потом быстрее.
– Нет.
– Да! Посмотри туда.
Шергин показал рукой наверх, на покрытый ледником гребень горы, неровным и расщепленным кольцом окружающий долину.
– Туда мы не пойдем, – опять с нажимом сказал он.
Чернов, поглядев на отвесные, заледенелые стены, снова перестал что-либо понимать.
– А зачем… – выдавил он.
– Вот и я говорю – незачем нам туда лезть. Не по Сеньке шапка. Мы свою высоту взяли. Большего нам не дано. Остальное пускай берут наши потомки, если сумеют. Если им будет дано. А наша задача – сохранить для них это.
Он обвел жестом маленькое горное каре с озером и цветущей прибрежной полосой, с отдыхающими солдатами.
– Но они сумеют. Это обетование… я получил его здесь. Обетование о потомке. Мой сын жив…