Царь нигилистов 2

Волховский Олег

Средь оплывших свечей и вечерних молитв, Средь военных трофеев и мирных костров Жили книжные дети, не знавшие битв, Изнывая от мелких своих катастроф. Детям вечно досаден Их возраст и быт — И дрались мы до ссадин, До смертных обид, Но одежды латали Нам матери в срок, Мы

же книги глотали, Пьянея от строк… Липли волосы нам на вспотевшие лбы, И сосало под ложечкой сладко от фраз, И кружил наши головы запах борьбы, Со страниц пожелтевших слетая на нас. И пытались постичь Мы, не знавшие войн, За воинственный клич Принимавшие вой, — Тайну слова «приказ», Назначенье границ, Смысл атаки и лязг Боевых колесниц… Только в грёзы нельзя насовсем убежать: Краткий век у забав — столько боли вокруг! Попытайся ладони у мёртвых разжать И оружье принять из натруженных рук. Испытай, завладев Ещё тёплым мечом И доспехи надев, — Что почём, что почём! Разберись, кто ты: трус Иль избранник судьбы, И попробуй на вкус Настоящей борьбы. И когда рядом рухнет израненный друг И над первой потерей ты взвоешь, скорбя, И когда ты без кожи останешься вдруг Оттого, что убили его — не тебя, — Ты поймёшь, что узнал, Отличил, отыскал По оскалу забрал — Это смерти оскал! Ложь и зло — погляди, Как их лица грубы, И всегда позади Вороньё и гробы! Если мяса с ножа Ты не ел ни куска, Если руки сложа Наблюдал свысока, И в борьбу не вступил С подлецом, с палачом, — Значит, в жизни ты был Ни при чём, ни при чём! Если путь прорубая отцовским мечом, Ты солёные слёзы на ус намотал, Если в жарком бою испытал что почём, — Значит, нужные книги ты в детстве читал!

— Здорово! — сказал Скалон. — Ваше? Просто очень не похоже на остальное.

— Остальное уже в народ пошло? — поинтересовался Саша.

— Многое, —

сказал Скалон.

— Конечно не мое, — вздохнул Саша. — Был такой Высоцкий. Это «Баллада о борьбе».

— А! — подключился Мамонтов. — Кажется что-то слышал. Гитарист, играл на семиструнке. Михаил Тимофеевич Высотский. Только он выходец из крепостных, образования не получил, хотя и с успехом давал концерты. И умер, не дожив до пятидесяти, потому что спился. Но у него больше про «Во саду ли, в огороде». «Жили книжные дети, не знавшие битв, изнывая от мелких своих катастроф», — это крестьянин писал?

— «Лязг боевых колесниц» — особенно по-крестьянски, да, — заметил Скалон.

— Зато «но одежду латали нам матери в срок», — возразил Саша.

— Автор — человек не богатый, но образованный, — предположил Скалон. — Может, из попов. Или из обедневших дворян. Но не из крестьян.

— И вы играете на испанской гитаре, на шестиструнной, Ваше Высочество.

— Это переложить можно, — сказал Саша. — Оригинал действительно был написан для семиструнной. Но думаю, что это другой Высоцкий. Может быть, менее известный. Звали его Владимир Семенович и был он из военного сословия. Точно помню, что отец его был офицер и воевал. То ли в Венгерскую кампанию, то ли в Русско-турецкую.

— Да, — согласился Мамонтов. — Это больше похоже.

— Но умер действительно от водки, — продолжил Саша. — В сорок лет с хвостиком. Просто один к одному. С творческими людьми это бывает.

— Саша, — сказал Никса, — давай ты свои песни будешь сначала мне петь.

— А что не так? — удивился Саша.

— «Если руки сложа наблюдал свысока, и в борьбу не вступил с подлецом, с палачом» можно понять по-разному. Как бы пап'a не усмотрел в этом что-то не то…

— Ты хочешь стать моим личным цензором?

— Есть возражения?

— Никаких! Будешь первым слушателем.

Вся эта военная романтика постепенно начинала увлекать. Раньше Саша думал, что иммунен. Маршировка, правда, бесила по-прежнему, зато со стрельбой было уже почти прилично. Только плечи от пятикилограммовой винтовки болели, конечно.

Это как пересесть с автомата обратно на механику. Первые три дня материшься. А потом ничего, привыкаешь. Дорога есть дорога, и принципы вождения не меняются.

Правда, там в будущем, на механику он не садился уже лет двадцать, так что метафора была чисто умозрительной.

Они с Никсой состояли во второй мушкетерской роте, которой брат как бы командовал. Но Зиновьев всегда был рядом. Гогель, понятно, тоже.

Во время ночных маневров наступали в рассыпном строю, стреляли холостыми, вели осадные работы и даже штурмовали крепость, которая живо напомнила Саша донжон, выстроенный из вполне серьезных бревен на игре по Альбигойским войнам в 1995-м году.

Против них действовал второй кадетский корпус.

В лагерь возвращались под утро.

Как-то Саша заметил иней на траве. Близился сентябрь, и температура упала почти до нуля.

Господа генералы упали без сил и заснули в палатках, все-таки возраст, а Саше что-то не спалось, и он вышел к костру и сел на бревнышко.

Под белеющей золой еще сияли, переливались и вспыхивали догорающие угли.

Небо уже светлело, и гасли звезды.

Было холодно, он пошевелил палкой пепел и встал, чтобы добавить дров. Нашел пару поленьев. Сложил домиком веточки и раздул огонь. Сразу стало теплее.

Сел и вытянул ноги к костру.

За спиной послышались шаги. Он обернулся.

К костру шел Никса.

— Ты что, железный? — спросил он.

— А ты?

— Мне нехорошо что-то…

— Плохо себя чувствуешь?

— Да ладно, пустое. Ты-то что здесь делаешь?

— Думаю, — сказал Саша.

— Да, это взрывоопасно, — вздохнул цесаревич, садясь рядом.

Глава 11

— Понимаешь, это все замечательно, — сказал Саша. — Духоподъемные мелодии, военное братство, осады крепостей, маневры, стрельба в цель. Погоны с вензелем пап'a на плечах. То, что с вензелем пап'a — прямо супер!

— Ты таким тоном говоришь… — заметил Никса.

— Да, таким тоном. Это все прекрасно, если забыть для чего. Не подумай, что у меня в душе натянуты другие струны. Все тоже самое. Утренняя заря, вечерняя заря, барабанный бой, военный рожок, четкий шаг, поворот, на плечо, и знамена красиво развиваются по ветру.

Только все это ради войны, то есть ради убийств, сожженных деревень, разрушенных городов, добычи мародеров и изнасилованных девчонок, младше нас с тобой Никса.

— Русская армия не делает того, о чем ты говоришь, — сказал Никса. — Мы не ведем захватнических войн.

— Да? Ну, конечно! То-то я наизусть письмо Александра Павловича учил. Про округление границ и наращивание территории. Учил ради французского, а и на русском вызубрить стоило. Спасибо отважному Модесту Корфу, что напечатал. Так вот уважаемый дедушкин брат, придя к власти, стал делать все тоже самое, едва ли не больше, чем предшественники, и границы уже такие круглые, что дальше некуда.

— Что тебя возмущает?

— Понимаешь, Никса, нет армий оккупантов и захватнических войн. Армии делятся на три типа: армии освободителей, армии спасителей и армии защитников. А все остальное — поклеп врагов. И войны бывают освободительные, оборонительные и специальные спасательные операции. А все прочее: клевета тех, от кого спасаем. А иногда и кого спасаем.