Царь нигилистов 2
Шрифт:
— В грудь для начала. Хотя бы.
Саша поднял ружье. Штык упорно тянул ствол к земле, мешая прицеливаться.
Пришлось взять выше и только тогда стрелять.
Пошли к мишени.
— Я думал, что будет хуже, — заметил Никса.
— Куда уж! — вздохнул Саша.
Вместо груди пуля попала нарисованному человеку над головой.
— Очень высоко взял, — сказал брат.
— Штык. Может без него попробовать?
— Без него только в тире. Ладно, хоть в мишень попал.
— Я просто
— Сильная?
— Скорее наоборот.
Второй раз Саша заряжал сам. Естественно под чутким руководством брата.
— К заря-ду! — скомандовал Никса. — Вынимай па-трон! Скуси па-трон!
Саша поднес бумажный патрон ко рту и оторвал зубами кусочек. Зажал отверстие большим и указательным пальцем.
— Патрон — в дуло! — продолжил Никса.
— Порох засыпать?
— Ну, конечно!
Саша поставил ружье дулом вверх и попытался высыпать порох из бумажки.
— Держи вертикально! — сказал Никса. — Порох должен ровно лечь.
Саша старательно поставил вертикально.
— Только не себе в лицо, — поправил брат. — Дуло должно приходиться против середины груди и быть отклонено на четверть аршина вперед.
Саша слегка подвис, пытаясь вспомнить, сколько сантиметров в аршине.
Николай пришел на помощь и отклонил ствол.
Наконец, порох был засыпан. Бумажка смята, пуля отправлена в ствол.
— За шом-пол! — скомандовал Никса. — Бей!
И Саша дослал пулю шомполом.
— В — лож! — сказал Николай.
— Что?
— Саш, шомпол в ложу.
— А!
И Саша убрал шомпол под ствол.
— Надевай ка-псюль! — подсказал Никса.
Сразу бы так!
И Саша полез за капсюлем.
— По уставу надо сначала взвести курок, а потом лезть в сумку, — заметил брат.
— Какая разница!
— Устав кровью пишется.
— А то я не знаю!
— Взведи ку-рок! — скомандовал Никса.
Саша исполнил.
— Вот теперь: вынимай ка-псюль! — сказал Никса.
Саша вынул капсюль и надел на стержень.
— Накрой ка-псюль! — продолжил Николай.
И Саша осторожно опустил курок на трубку.
— Теперь все? — с надеждой спросил он.
— Да, целься.
— Так жить нельзя! — сказал Саша.
И прицелился.
Второй выстрел выдался лучше первого: пояс вместо груди. Зато в центре.
— Делаешь успехи, — оценил Никса.
— Сейчас, сейчас, немного приду в себя от вида покусанных патронов.
Николай зарядил, наконец, свою винтовку. Секунд этак за тридцать. И показал класс, попав в грудь, прямо в яблочко.
— Пока ты пять минут заряжаешь, тебя десять раз убьют, — заметил он.
— Техника ни к черту! — возразил Саша. — Я что-нибудь придумаю.
Мысль о том, что он не первый изобретатель в семье, несколько согревала душу.
В себя он пришел уже к вечеру, когда смог сократить время заряжания минут до двух и выбить восьмерку в голове мишени.
Вечером заповедь пап'a о зависти подверглась еще одному испытанию.
Собственно, выяснилось, что ночевать они будут в Фермерском дворце.
— Это как, Григорий Федорович? — спросил Саша Гогеля. — И как после этого устроить так, чтобы нам не завидовали? В общем, я никуда не поеду.
Честно говоря, все было ровно наоборот. Саша, конечно, человек взрослый, но Никса бы точно позавидовал оставшимся в лагере.
Гогель несколько опешил и позвал на помощь Зиновьева.
— Кадеты будут спать в холодных палатках, а мы, значит, во дворце? — поинтересовался Саша. — И как мы при этом будем примером для русской армии?
Честно говоря, судя по жаркому закату, ночь обещала быть довольно теплой. Даже для Никсы.
— Это желание государыни, — сказал Зиновьев.
Понятно, мам'a…
— Можно спросить государя, — предложил Гогель.
— Дергать пап'a из-за такой ерунды! — вздохнул Саша. — Неужели без него нельзя решить? Жизнь цесаревича драгоценна в отличие от моей, так что давайте компромисс: я остаюсь, а Никса уезжает. Думаю, и мам'a это вполне устроит.
— Хорошо, я пошлю записку государю, — сказал Зиновьев.
Саша прикинул, что лакей доставит ее максимум за полчаса. Так что шансы были.
Не успел уйти лакей, как возник Никса.
— Александр Александрович хочет остаться, — тут же выдал Гогель.
— Так, — сказал Никса.
— Я тебя не агитирую, — объяснил Саша. — Тебе, возможно, действительно лучше уехать на ночь. И мам'a так будет спокойней.
— То есть я уеду, а ты останешься? — спросил Никса. — Не надейся!
— Николай Васильевич! — сказал Никса. — Мне папа рассказывал, как он на таких же сборах спал на соломе у костра, а его воспитатель Мердер дремал рядом на раскладном стуле. И папа было тогда столько же, сколько Саше, даже не мне. Почему если он мог, мы не можем? В палатках! Не на соломе. Меня бы не смутила и солома, но не могу же я вас заставить спать на раскладном стульчике.
— Послали уже лакея, — вздохнул Зиновьев.
Саше казалось, что звучит «The Final countdawn» — мелодия его юности, и Джоуи Темпест с надрывом поет о старте к Венере и бегает по сцене, вращая микрофоном на штативе, словно это двуручный меч. Саше всегда казалось, что Рагнарёк больше соответствует этой музыке, чем прощание астронавтов с нежно любимой Землей.
— Александр Александрович! — услышал он голос Гогеля. — Пора вставать.
И «The Final countdawn» превратился в военный марш с рожком и барабанным боем.