Царь Живых
Шрифт:
А Ивану наплевать на грибы.
Он сидит под невысокой елью, мягкая моховая кочка подается под телом лучше самого комфортного кресла. Рядом – оружие Стражей. Когда надо, оно легко покидает левую ладонь.
Ну и как на него настраиваться? Как дать ему настроиться на себя?
Иван не знает – сидит и смотрит. Смотрит на кинжал. На оружие Стражей. Память Ивана – память не ума, память предков, память крови – тянется, пытается пробиться в сознание вереницей смутных образов, но пока он не понимает их. Пока.
У оружия Стражей тоже
Другой Меч Господень.
Москва – Вена – Гедонье – Парма. Тридцать лет назад.
Шила в мешке не утаишь. Наземного ядерного испытания, недавно запрещенного конвенцией, – тоже. Западные агентства и радиостанции заходились истеричным лаем, обвиняя коварных коммунистов-клятвопреступников во всех смертных грехах.
МАГАТЭ* было гораздо сдержаннее, тон прозвучавшего в Вене заявления оказался мягок: ребята, да признайте вы, что случилось что-то нештатное, мы вас слегка пожурим – и дело с концом. МАГАТЭ всегда уважало Советский Союз – до Чернобыля по крайней мере…
ТАСС отбивалось как могло и умело – обвиняя во всем буржуазных инсинуаторов и непонятный каприз природы – землетрясение на Полярном Урале. Дескать, земная мантия тряхнула стариной, вспомнив, как давным-давно рожала в муках Уральский хребет….
Впрочем, вся риторика ТАСС была направлена вовне границ Союза – внутри коротенькое, на десяток строк, и никем не замеченное заявление прозвучало лишь спустя три недели после происшествия… Никто не обратил внимания: ну землетрясение, ну эпицентр в необычном месте, ну сколько-то там баллов по какой-то там шкале – ну и что? Ни жертв, ни разрушений нет.
Но посвященные люди в посвященных конторах не верили сказочке о землетрясении – сами ее и сочинили. Посвященные ломали голову и заставляли непосвященных рыть носом землю. Никому не понравится такая нештатная ситуация – когда пусть у черта на куличках, пусть в безлюдной лесотундре – взрывается не пойми что неизвестного происхождения мощностью почти в мегатонну. Где в следующий раз такое ЧП стрясется?
* МАГАТЭ – международное агентство по атомной энергии. Образованная в 1957 г. специализированная организация ООН со штаб-квартирой в Вене.
Вертолеты прочесывали парму частым гребнем – не то что ни одного неисследованного квадратного километра – ни одного пропущенного гектара не осталось. Счетчики Гейгера молчали – мертво. Посвященные недоуменно сошлись на том, что байка с землетрясением нежданно угодила в десятку. Пригласили инспекторов МАГАТЭ – пускай тоже поищут и подивятся…
…Одинокую фигуру, сначала ползущую, потом бредущую по лесотундре, с вертолетов не заметили. А заметив – не обратили бы внимания. Охотник, кому еще. Зеки по снегу в бега не подаются, ждут “зеленого прокурора”.
К окраине Пармы Гедеон вышел спустя почти месяц после странного землетрясения. После запрещенного конвенцией наземного ядерного взрыва. После попытки Прорыва. Прорыва, остановленного им в одиночку, ценой гибели Меча Господня и собственной жесточайшей амнезии… И не только амнезии.
Был старец страшно обожжен и одновременно обморожен. Половина костей сломана – а крови Гедеон потерял больше половины. И – не помнил о себе и вообще обо всем ничего. Вспомнил спустя пару недель лишь собственное имя. Прежнее имя, стародавнее, носимое когда-то в миру. Мирское имя старца Гедеона было Гавриил.
В Парме его прозвали Гаврилычем.
Парма. Ночь.
Марья корчится на полу. Пытается встать, ничего не получается.
Грязный мужчина мастерски владеет этим ударом, он отрабатывал его много лет. Обездвижить, оставив в сознании. И раньше времени не убить – мужчина не очень любит совокупляться с остывающими трупами…. Но сегодня он послан за другим.
Ночь – светлая, как день. Река. Обмякшее тельце на днище моторки. Царя Живых убить нельзя, можно связать маленького мальчика. Широкий скотч пронзительно трещит – как натянутая кожа барабана под штыком…
Ревет изношенный “Вихрь” – он стар, но не сломается – его достанет на долгий путь.
Лодка летит по Кулому.
Степь. Граница. Рассвет.
Последний урок – урок перед боем.
Степь пахнет пожаром. Горит далеко, на другом берегу реки, – но ветер дует оттуда. И доносит гарь, и стонущую под копытами степь, и звон оружия, и далекий зов трубы.
Они – на этом берегу. Вместе. Пока еще – вместе.
…Ну что, господа кадеты… Что знал и умел – тому вас научил. Дальше – сами, братья Воины. Пора прощаться.
Что? Не закончил про Ивана и Адель? Добились они своего или погибли?
Вот так… Вот так и бывает. Учишь, учишь… Думаешь – Воин, а он все кадет… Да не умирают Воины! И не погибают! Даже павшие… Они Побеждают.
И вы идете – Победить. Или Пасть. Но тогда – то и другое сразу.
А я?
Я пока остаюсь… Сами видели – опять целый эшелон желторотых. Нельзя их сразу – в огонь… Убьют.
Но, братья Воины, никто не думает, что я тихо умру в обнимку с уткой, клизмой и капельницей? Никто… Воины так не думают. Ни о себе, ни о других Воинах…
Труба еще позовет.
А про Адель и Ивана я вам сейчас доскажу. Коротко, по-военному.
Но сначала – попрощаемся.
Чтобы труба не застала врасплох.
Хайле, братья Воины!
И никогда не говорите: Победа или смерть!
Только Победа!
Степь.
Эскадрон на рысях входил в обмелевшую, узкую по летнему времени реку. Последние кони еще не замочили подков, а передние шеренги уже поднимались на пологий берег.