Царёв город
Шрифт:
IV
К полуночи небо очистилось от облаков, луна осветила лес, и идти стало легче. Настя дошла до ручья, пересекавшего просеку, о нем ей рассказывал Дениска, и повернула направо. Вот и полянка. Чуть поодаль от могилы в траве нашла два узла со скарбом несчастных убитых родителей Настёнки. Видимо семья перебиралась на новое место, и все, что у нее было нужного, завязано тут. Перевязав узлы бечевой, Настя перебросила их через плечо и двинулась к -просеке.
Всадники появились неожиданно, налетели на Настю, опутали сыромятным длинным ремнем, бросили, как мешок, поперек лошади и поскакали вдоль просеки. Девушка
Через полчаса дикой тряски кони остановились, Настю сняли и внесли в какое-то помещение, бросили на нары и стали развязывать. Еще в пути Настя догадалась, что ее схватили ногайцы. Живя у Абыза, она хорошо научилась говорить по-татарски и все, что кричали всадники, было ей понятно. К нарам подошли двое.
— Кто ты такая? — это спросил Ярандай. Спросил по-русски.
— Не понимаю, — по-татарски ответила Настя.
— Ты татарка? — это спросил Аббас. — Как в эти места попала?
— С отцом и матерью в Параньгу ехала. К дяде жить. Из под Казани.
.— Родители где?
Разбойники налетели на нас. Отца-мать убили, коня
отняли, увели.
— А ты?
— Я за ручьем пряталась. Испугалась. Сидела до ночи.
— Почему в русском сарафане?
— В дороге купила. Для тепла. А внизу своя одежда,— Настя приподняла подол, показала татарские шальвары, которые захватил для нее в Лаишеве Дениска.
— Она правду говорит. Мои джигиты в лесу побаловали мало-м'ало, коня привели. Как дальше жить думаешь?
— Дорогу к дяде я не знаю. Что хотите со мной делайте.
— У меня пока поживешь, — сказал Ярандай. — Потом будет видно. Иди в другую половину кудо. Скажи жене, чтоб накормила.
Во второй половине — потухающий очаг, под котлом— подернутые серым пеплом горячие угли. В котле что-то булькает, по запаху — каша с маслом. Ярандаиха, женщина лет сорока пяти, сидит у стола, прокалывает шилом серебряные монеты и нашивает их на грудь белой рубахи. Мысль мелькнула у Насти, она вошла, сказала по-татарски:
— Муж велел меня накормить.
— А ты кто?
— Аббас взял меня и подарил твоему мужу. Я его второй женой буду. А может, и первой.
Ярандаиха открыла рот от удивления.
— Рот закрой — брюхо простудишь. И торопись.
Ярандаиха растерянно встала, взяла деревянную плошку, подошла к котлу. Зачерпнула половником кашу и только тогда пришла в себя:
— Наша вера двух жен держать не велит, ты врешь.
— А пророк Магомет четырех жен держать позволил. Твой^муж, я думаю, решил магометову веру взять. Кашу-то давай, чего столбом стоишь.
Ярандаиха пустила по столу плошку с кашей, бросила в нее ложку.
— Жри, — села против Насти, окинула ее ненавидящим взглядом, полушепотом произнесла: — Я тебя зарежу тогда.
Мне Аббас тоже нож даст. Я им владею хорошо, — Настя зачерпнула ложку каши, попробовала, выплюнула. — Ты кашу варить совсем не умеешь. Ну ничего, я тебя научу. Заставлю шибко жернова крутить, хорошую крупу делать. Ноги мне перед сном мыть будешь.
— Я лучше тебя убью! Какой кереметь принес тебя?!
Не кричи. Муж услышит—побьет. Давай лучше тихо
поговорим.
— С собакой говори!
— Напрасно. Мне твой муж не очень нужен. У меня жених есть. Но если ты меня второй женой не хочешь, помоги мне.
— Убежать хочешь?—Ярандаиха подвинулась к Насте.
— Поймают все равно. У них кони.
— Я тебе лошадь найду!
— Всему свое время. Сперва съезди в лес по просеке верст двенадцать. Там найди мужиков, среди них мой жених есть. Скажи: пусть меня не ждут, а идут к своему месту. Я смирной прикинусь, когда за мной глядеть перестанут, вот тогда ты дашь мне лошадь и я их догоню.
Ярандаиха долго думала, но потом все же сказала:
— Завтра я сестренку туда пошлю.
1
Народ ждал смерти царя, ждал добрых перемен. «Зажился государюшко-батюшко, ох зажился»,* — думали мужики и крестились торопливо, испугавшись крамольной мыслишки.
Русь лежала в запустении и страхе, люди пребывали в горе. Что ни война — то проигрыш, что ни поход — растрата казне. А это, стало быть, снова налоги, снова поборы. Торговлишка захирела совсем, купеческие лавки заколочены досками крест-накрест, разорены. Проторговавшись до креста на голой шее, одни сидели в долговых ямах, а иные ударялись в бега.
В городах храмовые колокола гудели набатом бесперебойно. Либо звали на пожар, либо на бунт. Мелкота голопузая расползалась по слободам да посадам, а там тоже жевать нечего. И оставалось браться за дубину да в лес.
Сперва мелкие ватажки бродяг хоронились в ближних лесах, но потом волей-неволей сбивались в огромные ватаги, и места в перелесках хватать не стало, да и страшно было — вдруг нагрянут рати, а они шутить не умеют. И приходилось бежать в заволжские леса, к инородцам. Там дебри необъятные, прокорму много, спрятаться есть где. Царь это знал, боялся — занесут туда русские люди мятежный дух, сговорятся с инородцами. А те и сами только и глядят, где своровать. Стакнутся разбойные ватаги с чувашами, черемисами — такой бунтовой пожар запалят, что от него нигде не спрячешься. И посему надумал царь (уж который раз) пожениться. Поручил тайные переговоры доверенному дьяку . Савве Фролову, чтобы тот связался с Лондоном и засватал бы в жены царю племянницу английской королевы Машку Хастинскую5. Царь все рассчитал накрепко: если все сойдется слава богу, то союз с английской державой укреплен будет; если бояре, псы-изменники, да холопы-мятежники поднимутся — можно будет сбежать с богатством в Лондон и дожить там свою жизнь безбедно. Это, конечно, на крайний случай. А пока царь торопил Бориса Годунова и сноху Ирину — стройте за Волгой в лесах города, силу царскую укрепляйте.
Весна в том году приходить в Москву не торопилась. Уже март на дворе, а от мороза трещат зауголки домов, сыплют березы инеем, а предрассветьем часы долги, словно зиме не конец, а начало. Выйдешь на улицу и не поймешь — не то город спит, не то дремлет. Скрипят колодезные журавли, это молодушки чуть свет берут воду. Бухают деревянными ведрами в оледенелые срубы колодцев, гремят коромыслами. Потом, покачивая бедрами, несут воду по узким, только что протоптанным в снегу тропинкам ко дворам. Встречь им идут ранние пташки — молодые ямщики. Они, заигрывая, хлопают молодушек рукавицами по заднему месту. Молодайки повизгивают, незлобно отругиваются.