Царевна-Лягушка

Белов Руслан Альбертович

– И если оно мне не понравиться, ты ведь отправишь ее на кухню?

– Отправлю, царица, и не в качестве шеф-повара, а в качестве продовольственной лягушки.

Да, жизнь при дворе не сахар. Интриги, интриги, интриги. Но интриги - интригами, а честь жены надо беречь без рассуждений, и я встрял, не подумав:

– Не лягушка она вовсе, а с Альдебарана приехала экономические контакты налаживать. Там болотами-торфяниками нашими интересуются, как экологически чистым продуктом для проживания...

– Ладно тебе заливать, - махнул рукой на такие мои речи папаня.
– Утром я позвонил кое-кому и кое-что узнал. В общем, чтобы было утром платье, как из Парижа, а не то рассвирепею...

10.

Шел

я к лягушонке своей в расстроенных чувствах. Свитер вязать - это свитер вязать. Их все вяжут. И в электричках, и в метро, и даже по пути в булочную. А вот платье... Конечно, сомнений у меня не было, что Вика сможет сделать что-нибудь этакое. Если такие блины изобразила, что такое платье сшить? Но захочет ли свекрови трафить? Ведь это такое дело, свекровь...

Вика сидела перед трельяжем и, грациозно выгибая шею, разглядывала на правом своем плече бородавку, видимо, чем-то ей не нравившуюся.

– Да я с удовольствием!
– сказала, когда я кисло изложил повеленье папани.

– Царица - змея, а тебе змеи страшнее аистов, - не воспринял я ее оптимизма.

– Нет в России такой змеи, которая сможет меня проглотить, - мягко улыбнулась.

– Это точно.

– А чтобы ты все ясно понял, так скажу тебе - царица Шемахинская мне свекровь сейчас, хоть условно, но свекровь. И если я с ней не полажу, то клятву свою, тебе даденую, выполнить не смогу. И потому ты иди сейчас в промтоварный и купи мне швейную машинку да вот еще что...

Через десять минут она протянула мне листочек, исписанный каракулями, - нелегко перепончатой ручкой буквы писать, - и я стал звонить Соломону - не царское это дело по магазинам бегать, особенно промтоварным. К вечеру он все принес, и счет тоже, с явно приписанным после долгих раздумий лишним ноликом. Посмотрев на цифру, Вика так зло скакнула в его сторону, что Соломон мгновенно нолик вычеркнул.

Укладываясь вечером в углу спальни - Вика мне постелила на полу, я думал, повезло мне с женой или нет. С одной стороны, это хорошо, когда жена прекрасно готовит, шьет и денежкам счет знает, но ведь тогда это не жена, а экономка? А если нас с ней в Кремль пригласят, будет ли она выглядеть, как княжна? Это же важно... За блины, рачительность и швейное искусство долго не любят, любят всю жизнь за гордость и умение себя подать. И к столу, и в постель, и на презентацию.

Заснув с этими мыслями, я увидел соответствующий сон.

Это был бал в Кремле. Вика танцевала с Владимиром Владимировичем, тот ей что-то говорил, она томно кивала. Когда танец кончился, Владимир Владимирович подвел ее ко мне и то ли в шутку, то ли в всерьез, сказал:

– Вот, предложил вашей супруге в Костроме губернаторствовать, она сказала, что с вами хочет предварительно посоветоваться.

Я не знал, что и отвечать, хорошо в это время подошел Буш-младший и, по-американски фамильярно положив мне с Викой руки на плечи, серьезно сказал Владимиру Владимировичу, что предлагает моей супруге место государственного секретаря Соединенных Штатов Америки, ибо Кандализа Райс, увидев мою супругу на балу и поговорив с ней в женской комнате, написала ему прошение об отставке, обосновывая его тем, что лучшего госсекретаря, чем Вика, на свете нет, а она Кандализа, яростная для своей страны патриотка.

Я опять не знал, что отвечать, и ответила Вика. Она сказала, то есть проворковала, что гражданства США не имеет и потому склонна принять другое предложение...

– Мое предложение!
– расцвел Владимир Владимирович.

– Нет, своего супруга, - очаровательно улыбнулась ему Виктория.
– Час назад он предложил мне...

– Я его понимаю, - завистливо улыбнулся Буш на самом двусмысленном месте

Викиного ответа.

– Я тоже, - сдался Владимир Владимирович и увел Буша говорить о том, что притча во языцех, то есть ноги его папаши, хоть и с излишним содержанием антибиотиков, давно стали общим местом российской национальной кухни.

Мы с Викой остались счастливые и растерянные. Любовно посмотрев мне в глаза, она спросила:

– Так что такое ты предложил мне шестьдесят две минуты назад?

– Сердце свое я предложить не мог - оно давно тебе принадлежит, как и душа.
– Следовательно...я мог предложить тебе только...

– Понятно, милый. А можно перед этим я немного поем?

– Нет вопросов.

Когда Вика принялась за бутерброды, я проснулся. И сразу увидел на столе - было уже светло - чудесное платье. Описывать его не буду, не мужское это дело, описывать оборочки и рюшки, но скажу, что, без сомнения, нет на свете такого настоящего мужчины, который, увидев его на женщине, не захотел бы его немедленно сорвать, чтобы посмотреть так ли хорошо то, что оно скрывает. Схватив платье, я бросился к отцу в тронный зал и увидел его перед большим зеркалом в перекосившемся мохеровом свитере. Рукава его были разной длинны, расцветка же заставила мой рот в изумлении раскрыться. Рядом с отцом стоял Петр Иванович и неуверенно говорил, что такие свитеры в Париже сейчас только и носят и называются они "tortured soul".

– "Мама, роди меня обратно" они называются. Кинь его перед порогом ноги вытирать.

Сказав это, отец попытался снять свитер, но, запутавшись, задергался и упал бы, если бы не Петр Иванович. Освободившись от рукоделия невестки, он подошел к Василию Ивановичу, взял из протянутых его рук хрустящий целлофановый пакет, вынул из него свитер, рассмотрел брезгливо, и тут же бросил в лицо глупо улыбающегося Пети. И приказал:

– Отнеси его кухарке, пусть чугунки закоптившиеся протрет.

Когда тот жалко пожал плечами, со слабой надеждой во взоре подошел ко мне:

– Ну, что там у тебя?

Я вынул из-за пазухи платье, протянул отцу.

– Царица, подь сюда, - крикнул он в сторону своих покоев, посвистев от восхищения. Та явилась мигом, схватила платье и, порозовев от восторга, убежала примерять.

Явилась она минут через десять, и отец тут же утащил Шемахинскую за руку, сердясь нашим восторженным взглядам.

11.

За обедом царь сказал, что вечером царица решила устроить светский раут, и сынам его надлежит явиться с женами, дабы те получили возможность продемонстрировать обществу свои выгодные стороны и прочий политес. Я сразу понял, что этот ход придумали жены братьев, чтобы отыграться за блины и свитеры, потому как вопросов насчет выгодных сторон и политеса старших невесток царя не было даже у дворцовых тараканов, а то к чему бы они все попрятались? Он этой отцовской воли в сердце мое проникла печаль, хотевшая напиться до отвращения, чтобы ни о чем не думать, кроме, конечно скорейшего отрезвления рассолом (кстати, мы его импортируем в десяток стран мира, даже в Японию с Коста-Рикой). А Вика, когда я, голову повесив, к ней явился, прочитала мои упаднические мысли, налила сухого вина полный ковшик и сказала, последний в книксене двумя руками протягивая:

– Не кручинься, милый, я что-нибудь придумаю.

Ковшик большим был, и я потихоньку закемарил. Когда проснулся, записку на столе увидел с милыми ее каракулями:

"Езжай вперед милый, я следом буду".

Ну я и поехал. Народу тьма была - со всех сторон господа с боярами наехали. Папаня, увидев меня без женушки, спросил, почему-то ласково:

– А что без лягушонки? Небось, завивается? Или ваксы зеленой не нашлось?

– Сказала - следом будет...
– тяжело вздохнул я.

– Ну-ну, смотри у меня. Не приедет - в Сибирь обоих сошлю!